Девушка печально покачала головой.
— Мэгги, спасибо тебе за помощь. Ты даже не представляешь, как много значит для меня информация, которую ты сумела раздобыть. Но теперь я просто обязан выяснить все до конца. И в любом случае, кем бы ни оказалась Лори на самом деле, теперь она — моя законная супруга, и я не вправе оставлять ее одну.
— А тебе не приходила в голову мысль, что Лори может быть опасна?
— Не понимаю, что ты имеешь в виду. Как это — «опасна»?
— Ну, львы ведь представляют некоторую опасность для людей.
— Да, но…
— У меня никак не выходят из головы слова того французского дипломата, помнишь, я тебе говорила? — И Мэгги опустила голову.
— Что-то не припоминаю…
— Ну, он тогда еще намекнул мне, чтобы ты остерегался танца.
— Да-да, ну и что же?
— Так вот. Ты же знаешь, если человек владеет несколькими языками, они порой путаются у него в голове, и он, не замечая, выдает слова сразу двух или трех языков. В общем, не мне тебе объяснять, у дипломатов подобное частенько случается. Так вот, когда француз говорил о танце, он произнес это слово по-французски.
К тому же, я не совсем отчетливо расслышала всю фразу целиком, но он советовал остерегаться «дане».
— А что такое «дане»?
— В переводе с французского это означает «зубы». Так что, Джини, он советовал тебе беречься ее зубов.
* * *
Кейлер встретился с Питером Грейвсом в баре арлингтонского гольф-клуба. Это оказалось уютное заведение с зеркальными стенами и удобными кожаными креслами. Освещение здесь было мягким и приглушенным. Завсегдатаями бара являлись, как правило, люди образованные. Они приходили сюда и, расслабившись, заводили непринужденные беседы. Лишь изредка за каким-нибудь столиком раздавался неуместно громкий смех.
Джини заказал себе чистое виски и сырные чипсы. Время шло к обеду, а Кейлеру так ничего и не удалось перехватить.
Поздоровавшись с Грейвсом, Джини вдруг почувствовал, как тяжело ему будет рассказать о наболевшем. Но он не мог вернуться в поместье Сэмплов, не поделившись с доктором своими тревогами.
— Милый уголок, — одобрил Кейлер, прикуривая сигарету и внимательно разглядывая бар. — Скажите, сюда приходят только врачи?
Питер отрицательно покачал головой.
— В основном одни военные. Должен признаться, что если кому-нибудь вдруг взбредет в голову швырнуть сюда во время обеда хоть крошечную бомбу, Пентагон мгновенно лишится свох лучших сотрудников.
— Приму к сведению, — улыбнулся Джини. — В следующий раз я продам кому-нибудь эту государственную тайну никак не меньше чем за пару долларов. Так что не продешевлю. Подработать никогда не мешает.
Питер лениво потягивал через соломинку коктейль, то и дело поигрывая вишенками, плавающими в янтарной жидкости.
— Ну, как вы себя чувствуете? — наконец решил перейти к делу доктор.
— Я совершенно растерян и подавлен. А разве это бросается в глаза?
— Видите ли, по телефону у вас был взволнованный голос, и я решил, что у моего нового знакомого начинается нервная истерика.
— Истерика со мной? Вы, наверное, шутите.
Питеру в конце концов удалось подцепить в бокале вишенку, и он с удовольствием съел ее. А затем принялся задумчиво ворошить соломинкой пепел, придвинув пепельницу поближе к себе.
— Понимаете, истерики случаются и с выдержанными людьми. Кстати, как раз со спокойными и владеющими собой людьми это происходит чаще, чем с теми индивидуалами, которые постоянно психуют у всех на виду и создают о себе впечатление нервных особ. Вот, например, в этот бар частенько захаживают посетители — заметьте, большинство завсегдатаев занимают довольно высокие посты в Пентагоне, — так вот все они страдают нервной истерией. Между прочим, двое из них — мои пациенты.