Проснувшись и открыв глаза, Ивейн тяжело вздохнул, снова увидев над собой низкий щербатый потолок, покрытый паутиной и плесенью. Каждую ночь, ложась спать, он лелеял надежду, что все произошедшее с ними было лишь сном, но, к сожалению, пробуждение вновь и вновь швыряло его в суровую реальность. Как обычно, вместо уютной постели он лежал на холодной каменной плите, а заместо родного трактира все также находился в тюрьме города Распутье. Усевшись, Ивейн безуспешно попытался размять затекшие конечности, а едва он потянулся, как пребольно стукнулся затылком. Камера была настолько мала, что в крохотном помещении можно было только лежать или стоять, да и то, сделать это хоть с минимальным удобством мог разве что гремлин или, на худой конец, гном, а при среднем человеческом росте даже о столь скромных удобствах можно было лишь мечтать. Вдобавок, в камере полностью отсутствовали окна, но, несмотря на это, в ней постоянно царил жуткий сквозняк, пронизывающий даже сквозь одежду до мозга костей.
Все это время Ивейн находился в абсолютном одиночестве, если не считать стражников, приносивших ему еду и питье. Утром и вечером узенькое продолговатое окошечко прямо у пола распахивалось, и чья-нибудь рука ставила на пол миску и кружку с водой. Благодаря регулярной кормежке, которая происходила всегда в одно и то же время, Ивейн без труда подсчитал, что шли уже третьи сутки его заключения.
Днями напролет, тянущимися, словно смола, Ивейн размышлял о том безысходном положении, в котором оказались он и Артур. Ломая голову, он бесконечно перебирал все возможные варианты, в попытках найти выход из ситуации — правда, без особых успехов. Ему хватило времени тщательно обследовать замок камеры и, быть может, он сумел бы его вскрыть с помощью пары отмычек, которые всегда носил с собой в сапоге (отчего-то местная стража и не подумала как следует его обыскать), но даже если он выберется наружу, что это ему даст? Вряд ли он сумеет незаметно ускользнуть из казармы, полной вооруженных до зубов воинов, и тем более, ему еще нужно вытащить брата, а он понятия не имеет, где его держат. Заложив руки за голову, Ивейн мысленно перенесся на несколько дней назад, когда раздался тот самый злополучный стук в дверь...
Тем временем, на другом конце Распутья два тролля спускались в подвал небольшой пекарни. Очутившись в темном зале, один из них отодвинул в сторону мешок с мукой и дернул за погасший факел, висящей на железной скобе. Часть стены бесшумно ушла в сторону — и через миг они уже стояли перед большим креслом, в котором сидела невысокая тень. Несмотря на то, что комнату освещало сразу несколько светильников, лицо человека, как и его фигуру, окутывал мрак. Но тролли прекрасно знали, кто сидел напротив — пожилой мужчина, чьи волосы цвета вороньего крыла, зачесанные назад, даже сейчас густо блестели от масла; без сомнения, одет он был в новый с иголочки костюм, а пальцы его украшали изысканные перстни. Говорил он тихо, то и дело прерываясь, чтобы выпустить очередной клуб дыма — но тролли ловили и запоминали каждое слово, не задавая лишних вопросов.
Выслушав его указания и забрав два увесистых звенящих кошеля, один из которых предназначался для дела, а второй был их наградой, тролли покинули подвал, закрыв проход обратно, и поднялись наверх. Пройдя мимо круглолицего пекаря, который разглядывал вдруг заинтересовавшие его булки с маком, тролли вышли на улицу и тут же направились прямиком в тюрьму (роль которой успешно выполняли городские казармы), не обращая внимания на случайных зевак, быстро меняющих маршрут, если вдруг их путь мог случайно пересечься с этими могучими созданиями.
Ведь даже последняя собака в Распутье знала, на кого они работают.
Теплым летним вечером Ивейн сидел за старым покрытым многочисленными пятнами и порезами столом, заваленным стопками бумаг, подсчитывая бюджет одной местной мельницы за последние несколько месяцев. За этим, без сомнения, увлекательным занятием он провел уже весь день и практически половину вечера, пытаясь понять, почему все-таки его расчеты каждый раз показывают ему то одно, то другое. Если верить цифрам, то у мельника на руках должна была находиться довольно внушительная сумма — но вот почему-то на деле у Ивейна всегда выходило в несколько раз меньше.
Выругавшись, он скомкал и выбросил очередной лист бумаги, испещренный ровными рядами цифр. Тяжело вздохнув, он в одиннадцатый раз (за последний час) пожалел о том, что не бросил учебу еще на первый год. Хотя, думается, в этом случае их постоялый двор, и так не пользующийся особой популярностью, не протянул бы и одного сезона. Ладно, деваться некуда — потянувшись за новым листком, Ивейн услышал бурчание живота и вдруг понял, что изрядно проголодался. Но дело есть дело — со всеми делами лучше было бы покончить сегодня, так как задаток они уже благополучно потратили, а расчеты хозяин мельницы требовал еще пару дней назад. Стиснув зубы, Ивейн снова кинулся в пучину математики, как тишину, царившую вокруг, прервал громкий и настойчивый стук в дверь.