Глава 14, (в которой до жертвенного животного дело так и не доходит)
— Между прочим, сегодня первое августа, — сообщил за завтраком Юра.
— И что? — не поняла Полина.
— Как что? Праздник же!
— Какой?
— Ну-у… У кого какой, у всякого свой. Например, в Бритвальде и Галлии отмечают Лугнасад, в Лации посвящают этот день Консусу, богу земли и плодородия, — он скорчил гримасу, поправил на переносице воображаемые очки и продолжил. — А тут, на Керкире, празднуют явление Единого, он посетил остров и излечил сорок семь безнадежных больных. Полагается украшать цветами жертвенного козлёнка или барашка, сжигать на алтаре колосья и цветочные лепестки, а вечером пить вино при свете факелов.
— Хм… Меня живо интересует судьба этого несчастного козлёнка, — Полина почесала нос.
— Священник должен при помощи трёх женщин — старухи, юной девы и молодой матери — жарить его над горящими оливковыми ветвями и сухой виноградной лозой, а потом обменивать у местных жителей на вино, хлеб или мёд.
— И откуда ты всё это знаешь?
— Так Рист рассказал! Его мама несколько лет назад, после рождения Ставроса, участвовала в таком жертвоприношении. Тогда вроде бы ещё отец Софоклис его проводил.
— Рист?
— Аристотель Манолакис.
— Понятно, — леди Камилла подвела черту. — не уверена, что на всех жителей Ахарави хватит одного козлёнка, но важно не съеденное мясо, а единение. И это значит, я полагаю, что сегодня вечером мы идём к храму Единого?
— Ага, — Юра облизал ложку от мёда. — Только надо на обмен что-то принести! Я пошёл, да? Сегодня вода отличная, я ещё окунусь.
— Иди, — махнула рукой Полина. — И для нас поставь шезлонги, мы тоже придём купаться.
На главной и единственной улице посёлка Ахарави было людно. Кажется, к храму Единого шли все местные жители, от только научившегося ходить ребёнка до глубокой старухи, которую везли в кресле-каталке правнуки. Они несли корзины, из которых торчали горлышки бутылок, медовые соты и домашний хлеб, завёрнутый в льняные салфетки. Такую корзину тащили и Юра, и Аристотель Манолакис, и важно вышагивавший следом за Соней Мингард секретарь.
На площади перед храмом было небольшое возвышение, на котором устроили каменный очаг; рядом высилась горка сухих оливковых деревяшек и виноградных лоз, стояла большая корзина с мясом и несколько здоровенных металлических решёток.
Вот только огонь в очаге не горел, и три женщины в длинных белых хитонах жались одна к другой, тревожно переглядываясь…
Раздвинув толпу, словно ледокол — ледяные торосы, к женщинам подошёл суб-лейтенант Стоматули.
— Что произошло? Где отец Георгий?
— Если б мы знали! — всплеснула руками пышная красавица в цветочном венке. — Мы пришли перед началом сумерек, как полагается, убрали цветами очаг и алтарь, подготовили колосья и розовые лепестки, и сели ждать. Михалис барашка привёл, а отца Георгия всё нет и нет!
Мужчина с чёрной бородой, стоявший в тени колонн, выдвинулся вперёд и закивал усиленно.
— И что же теперь делать, ойййй?! — завыла старуха. — Не будет праздника, отвернётся от нас Единый…
— Тише, матушка Фотида, тише, — взял её за локоть суб-лейтенант. — Не будем терять времени. Попросим игуменью Эуфанию из храма Великой Матери провести службу, она не откажет, я уверен. Ну-ка, Темис, Никос, — он взглядом зацепил в толпе стайку мальчишек. — Сбегайте за ней и очень вежливо попросите помочь!
Мальчишки исчезли, а Стоматули повернулся к чернобородому Михалису.
— Прости, но этому барашку, кажется, повезло, — усмехнулся он. — Эуфания не станет лить кровь на алтарь, довольно будет колосьев, вина и цветов.