Девушка склонилась надо мной, её волосы щекотали мою щеку. Но аппетит внезапно пропал. Вообще. Любой аппетит.
— Ты что, держишь рядом с кроватью хомяков, чтобы она на них охотилась?
Секунду девушка смотрела на меня с недоумением, а потом рассмеялась.
— Надо же, — она даже вытерла набежавшую слезу кончиком одеяла… — Безумный Макс жалеет маленьких зверушек.
— Да! — я запальчиво вырвал из её рук одеяло и натянул его до подбородка. — Это, знаешь ли, мерзко — убивать маленьких, беззащитных…
Патриция вновь опустила руку в банку и вытащила ещё одного пушистика. Держа его за хвост, она запрокинула голову и широко открыла рот.
Я заорал. Стукнул её по руке, чтобы хомяк вырвался и убежал, пулей вылетел из кровати и принялся лихорадочно искать штаны. Или трусы. Или полотенце. Хоть что-нибудь…
— Чего ты ржешь?
Нет, я не понимаю: секунду назад она хотела сожрать хомяка — живьём, между прочим, вместе с усиками и пушистой шкуркой, а теперь валяется на кровати и хохочет до икоты.
Волосы Патриции, от природы кудрявые, чёрными прядями раскинулись по подушке, её стройное тело содрогалось от смеха, и на миг я чуть не поддался соблазну. Но мужественно взял себя в руки и гордо направился к двери. В ванную.
Всякие девушки у меня бывали. Даже убийцы — никто не без греха… Но глотать живых хомяков — то уже слишком.
— Макс, подожди…
Я медленно повернулся: лучше стоять к опасности лицом, чем голым задом.
Патриция вновь потянулась к банке…
— Не смей! — строго предупредил я. — И вообще: ты должна выпустить их на волю.
— Смотри, — открыв крышку, она показала мне пустую ёмкость. А затем сунула в неё руку и вытащила ещё одного зверька. Тот беспомощно барахтался вниз головой и потешно шевелил розовым носиком. — Дай руку, — потребовала Патриция, и когда я опасливо приблизился, посадила зверька мне на ладонь.
— Я ничего не чувствую.
Хомяк сидел на моей ладони и мыл ушки. Я сжал кулак, разжал… Изображение прошло сквозь пальцы.
Патриция вновь повалилась на кровать и начала ржать, дрыгая босыми ногами.
— Ты чудовище, — сообщил я ей и прыгнул сверху. — Да я с детства так не пугался!
— Это месть, — выдавила она сквозь смех. — За то, что ты заставил меня выпустить Ини…
А, вот где собака порылась. Ладно. Справедливо.
Столько лет держать свою вторую сущность под контролем, и сорваться — из-за меня.
— Но согласись, тебе это нравится, — сказал я, целуя её в шею.
— Ини нравится, — кивнула девушка, глядя на меня неподвижными глазами с квадратными, как у козы, зрачками. — А Патриция сидит и тихо плачет под плинтусом.
Я тяжело вздохнул и сел. Подпёр спину подушкой и сделал глоток остывшего, но не менее вкусного кофе.
— А вот я всё думаю о Деннице…
Патриция закатила глаза.