— Попроси его снять одежду, — посоветовал я.
Эмануэль коротко сказал что-то на бриттском, и Живодер без малейших сомнений начал стягивать рубаху и развязывать штаны.
Рысь подхватил его слова:
— Он говорит, что готов сделать такие обереги каждому, кто захочет. Он делает их так, что выживет даже карл. И лучшая его работа…
Живодер указал пальцем на меня.
Шрамов на его теле прибавилось, но особенно бросался в глаза свежий рубец на левом предплечье. Ожоги, защипы, бугорки испещряли его так плотно, что он не выглядел нагим, словно натянул тесную одежду из странно выделанной кожи. И эти узоры завораживали взор. В них хотелось вглядываться, как в искусную резьбу на дереве. Казалось, что еще чуть-чуть, и я пойму что-то очень важное, что-то такое, от чего моя жизнь переменится.
Живодер повел плечами, и очарование спало.
— Теперь ты, — Эмануэль смотрел на меня.
Отец хмурился. Я ведь ему не успел сказать о своих шрамах.
Нехотя я стянул с себя обе рубахи.
— Кай, твою же Бездну! — заорал Эрлинг, увидев мою спину. — Для чего?
Живодер, забыв одеться, подошел ко мне и начал что-то объяснять на бриттском, тыкая мне в спину пальцем. Эмануэль его внимательно слушал. Наконец Эрлинг опомнился и рявкнул на Рысь.
— О чем они говорят?