— У меня их пятеро. И дочерей столько же. Пусть изведает иную жизнь, на мир поглядит, себя покажет. Вдруг и серебра немного привезет, сестрам в свадебный дар.
— Маловат он, — сказал я. — Лучше в хирд попроще отдай, с карлами. А ульверам такая обуза ни к чему. Убьют ведь и не заметят.
А Плосконосый хитрую морду состроил и говорит:
— А зови сына. Поглядим, каков он.
Мужчина обрадованно кивнул и метнулся куда-то во дворы.
— Ну и зачем? — спросил я у Фастгера.
— Был знакомец один, вот также нахваливал сына, хотел избавиться от него. А сын — тьфу, лентяй и обжора. Вот интересно стало, чем этому сын мешает.
Вскоре мы услыхали через городской гул, как тот мужик подгоняет сына.
— Да быстрее иди. Это ведь не кто-то, а ульверы! Те самые, что на серебряном корабле пришли.
Парень оказался и впрямь видным: крупный, медленный, неповоротливый. Даже головой вертел неспешно. Мясистый нос нависал над пухлым ртом, а редкая курчавая поросль не скрывала уже подвисших щек. Да зим детине было немало, ближе к трем десяткам. И на второй руне!
— Эти что ли? Мелкие больно, — прогудел детинушка. — Энтот и вовсе пацан.
— Пацан не пацан, а на восьмой руне уже.
Я и говорить ничего не стал, пусть Плосконосый выкручивается. Сам же позвал глянуть.
— А подойдет, — внезапно сказал Херлиф. — Мы тут на морскую тварь хотим пойти. Нам как раз не хватало червячка для нее. А этот ничего такой, жирненький.
Сынок растерялся, глянул на отца.
— Это ты чего? Это ты меня на съедение твари отдать хочешь? Не, так не пойдет! В хирдманы согласен, а на корм тварям — нет!
И пока они друг с другом бранились, мы поскорее удрали оттуда.
Меня еще не раз узнавали, звали в гости, спрашивали, ищем ли мы людей. Я вежливо со всеми раскланивался, от пива не отказывался, но в дома заходить не стал, всех желающих вступить в хирд посылал на пристань. Пусть Альрик сам разбирается с мамками, отцами и их детинушками.
Когда же я после седьмой кружки густой клюквенной настойки отошел в сторонку, чтобы облегчиться, меня подловил очередной незнакомец.
— Кай Эрлингссон?
— Ну.
— Это ведь ты убил Роальда Скиррессона?
Я закончил свое дело, оправился, завязал шнурок на штанах и посмотрел на собеседника. Худой, с впавшими щеками и прямым открытым взглядом, на седьмой руне. Одет небогато, зато удобно: хоть в пир, хоть в мир, хоть в бой. За спиной длинный меч на отстегивающейся спереди перевязи: иначе его оттуда не вытащить. Нечасто я встречал бойцов, которые предпочитали двуручник, все же со щитом сподручнее. Хотя уже сейчас я начинал понимать, чем выше рунами, тем бесполезнее щит. Или его нужно делать таким, как у Скорне Тарана: во весь рост, из сплошного железа и толщиной в руку.
Может, Скирре решил тихого убийцу подослать? Хотя тогда иное оружие нужно. Например, яд. Я столько нынче выпил всякого, подносили разные люди, и дать мне в руки отравленный напиток проще простого. От таких мыслей у меня аж испарина проступила. Вот же я дурень! Мы же планы Скирре сорвали. А я пью что попало.
Аж живот скрутило. Точно отравили. Сейчас он скажет что-то вроде: «Вот и пришла расплата!»
Он и впрямь раскрыл рот, но произнес иное.
— У нас с тобой один враг.
Я как стоял, так и замер. Даже живот сразу перестал болеть.
— Не веришь? Могу доказать. Только пойдем со двора, а то уже поглядывают странно.