– Для тебя было бы лучше, мамочка, – мальчик продолжал – теперь он говорил четко и внятно – его голос был злым и колючим, – не переступать без спроса этот порог. – Сказав это, он завизжал и захихикал. – И пусть на мне глупая пижама, это еще не значит, что я какой-то рохля – никто мне не указ! Не нужно мне угрожать, приказывать, заставлять идти в кровать! Было большой ошибкой заявиться сюда, встать там и пытаться прервать мою игру! Не слишком удачный момент, понимаешь ли, для появления родителей, ведь я так близок к моей заслуженной славе великого постановщика грандиозных спектаклей. И прежде, чем заходить в мою комнату, мамочка, тебе стоило бы купить билетик! Ведь это – театр! А в каждый театр вход… – он на секунду замолк, после чего взвизгнул: – Только по билету! Только по билету!
Мальчик рассмеялся и кивнул на кукол, стоящих перед ним на ковре.
– Погляди, мамочка, – прошептал он. – Ты видишь этих куколок? Знаешь, что их ждет? Я принес этим куклам… войну.
Свет плавно зажегся, и Марго поняла, что в руках у Калеба керосиновая лампа. Фитиль загорелся ярче, и она увидела то, что расположилось на полу у окна. Старые добрые и такие знакомые игрушки ее сына были выстроены в боевые порядки. Пушки, крошечные дредноуты, миниатюрные шагающие механизмы. Дирижабль готовился к взлету. Солдатики стояли со вскинутыми саблями, плюшевые медведи все были поставлены под ружье – они словно ожидали приказа.
– Так пусть же деревянные мечи опускаются! – взвизгнул маленький генерал в двууголке и пижаме. – Пусть игрушечные ружья стреляют! И тогда они все встретятся со своей смертью! Один за другим! Падут на поле брани, раненые, со вспоротыми животами и с пронзенными сердцами! И пусть кровавая краска течет и брызжет! Только так можно сделать настоящее шоу! Я натяну нити марионеток, чтобы им стало мучительно больно. Я повешу на этих нитях всех дезертиров! Я желаю видеть страдания, преследования маньяков, горящие письма и предательство, любовь и смерть! Жажду убийств, чудесных избавлений и совсем немного… немного мелодрамы… Ты ведь знаешь, что такое мелодрама, мамочка?!
Марго знала, что такое мелодрама, а еще она знала, что ее сыну просто неоткуда знать этого. Она с ужасом глядела на сидевшую к ней спиной маленькую фигурку, которая игралась с керосиновой лампой – крутила колесико фитиля, то погружая комнату в кромешную темноту, то ярко ее освещая. Марго давно поняла, что это не ее сын, и только сейчас смогла хоть что-то выдавить из себя. Голос ее дрожал, слова застревали где-то на полпути, но она все же проговорила:
– Кто ты такой? Кто ты, маленький монстр?
– Кто я такой? – последовал удивленный ответ. – Ты что ослепла? Это же я! Твой маленький сыночек! Твой малыш, твой дружочек! Кто же здесь еще может быть, в этой милой, прелестной комнатке? С этим лицом?!
Сидящая на ковре тварь вдруг резко дернула головой и повернулась к ней. Марго предстало настолько ужасающее зрелище, что она выронила метлу, непроизвольно вскинув руки ко рту в попытке сдержать крик.
У твари было лицо ее сына! В буквальном смысле! Лицо ее сына было, словно наволочка на подушку, натянуто на чужую, уродливую рожу!
– Что такое, мамочка? Я тебе не нравлюсь? Сегодня я тебе не нравлюсь из-за того, что я себя так плохо вел?
– Т-твое лицо, – произнесла Марго, предчувствуя собственный скорый обморок. – Твое лицо…
– Да, мое новое лицо… – тварь склонила голову, – я немного заболел! На мне просто лица нет! Хотя… – монстр усмехнулся, – ты знаешь, мамочка, на самом деле как раз таки есть.
Края кожи неровно топорщились, с подбородка на воротник пижамной рубашки капала кровь. Там, где было левое ухо, лицо сморщилось жуткими складками, а веки жутко наползали на глаза, отчего тварь, напялившая лицо словно маску, казалось, прищуривается и подглядывает. И в этот миг к горлу Марго подступил ком от посетившего ее осознания. Она поняла, что ее сын, ее маленький Калеб, мертв. Что его больше нет. Ужас заполонил ее мысли. Ее горло перехватило и свело судорогой, ей вдруг почудилось, как из него что-то полезло. Что-то мерзкое, склизкое и зловонное. Ей показалось, что кто-то заставил ее проглотить острый крючок на бечевке, что крючок этот зацепился за что-то внутри, и его потянули наружу. Все ее естество при этом потянулось следом за ним, выворачиваемое наизнанку… Она отказывалась верить. Где-то на дне ее души кто-то крепко сжимал рубильник, пока что не позволяющий затопить ее всю горем, и этот кто-то отчаянно, непримиримо вопил во тьму: «Нет!». Он восставал против мысли, что ее ребенок убит.
– Что не так, мамочка? – прохрипела тем временем тварь, после чего поднялась на ноги и пошагала к Марго неровной, угловатой походкой. – Неужели я не похож на мальчика с фотографии на каминной полке?
И тогда она увидела вылезающие из рукавов пижамы, как пауки из нор, длинные суставчатые пальцы, вырезанные из дерева, увидела деревянные ступни, топающие по ковру. Шарниры скрипели, большая голова на тонкой шее дергалась с каждым шагом.
С ужасом Марго узнала это существо. Это была та самая кукла! Малыш Кобб, которого ее муж принес их сыну в подарок на день рождения. Живая колченогая кукла…
Малыш Кобб подошел к Марго и поглядел на нее снизу вверх выжидающе.
– Как ты можешь не узнавать меня? – Когда он говорил, лицо Калеба дрожало и жутко шевелилось. – Это же я… Я всегда здесь жил. С тех самых пор, как однажды вылез из тебя наружу!