— Сенери, я мечтал о том, чтобы меня не стало на этом свете и чтобы моего позора не знал и не видел никто! Особенно любимые… — покачал головой Ирелант.
Сенеренталь вздохнула и, легко преодолев разделявшее их расстояние, обняла отца.
— Ты ещё не сообщал матери? — спросила она.
— Мне почему-то казалось, что я должен был сначала увидеть тебя…
— Я была в Гиджиле не так давно. Они уже ушли в Глухие земли, но ты должен скорее увидеться с ними! — Сенеренталь заговорила вдруг быстро-быстро, словно вспомнив разом обо всём, что произошло в эти декадоны и что хотелось рассказать Иреланту. — Она волнуется! Отец, ты слышишь? Отправляйся, пока есть время! Совет предсказал ещё полтора декадона! А Вэриа и Лаулон, призванные в войско, уже здесь, и предназначенные теперь тоже находятся при Повелителе, к найденной принцессе Калипсо вернулась память, и…
Ирелант кивал головой, прижимая к себе дочь, гладил её по волосам и, кажется, едва ли понимал половину из сказанного ею. Едва заметные слёзы блестели в его глазах.
Олоримэ подняла голову и, глубоко вздохнув, безвольно опустила её на руки. Эвелис сидела рядом и молча смотрела на сестру по магии. Она ничего не говорила, но в мыслях даже не старалась скрыть своего негодования. Впрочем, на состояние Олоримэ это мало влияло.
Только что пришло новое письмо от её семьи, которая расположилась в дальних лесах и тут же решила сообщить об этом детям, оставшимся в Фиалике. Эвелис никогда бы не подумала, что собственной дочери можно написать такие слова. Её собственная мать, ушедшая в леса, страдала из-за разлуки и волнения, а эта странная, совсем не похожая на эльфийку женщина, наказывала своей дочери не щадить себя и постараться непременно прославить родовое имя Старлен, отличившись в предстоящей битве… И наказывала именно ей, не Ксиону. Этим она оскорбляла и сына — своим недоверием, точнее даже небрежением, и саму Олоримэ — тоже небрежением, но уже не к положению и силам, а к самой её жизни.
— Олоримэ, она не видела войны, — Ксион опустился рядом с сестрой. — Никто в нашем роду никогда не сражался, и, возможно, именно из-за этого наша мать слишком много думает о величии семьи. Глядя, как другие прославляют свои родовые имена, она страдала от того, что в нашем роду нет воинов… Но теперь есть!
Олоримэ резко выпрямилась и пронзительно посмотрела на эльфа. Тот замолчал. Эвелис с беспокойством взглянула на девушку, уловив что-то странное в её мыслях. «И где с утра так занята Тарья?» — подумала она.
— Не надо Тарью, — покачала головой Олоримэ и решительно встала. — Такие ситуации помогают понять, что не стоит рассчитывать на чью-то жалость и всегда нужно уметь справляться с трудностями самостоятельно.
— Ты не права, Олоримэ, — возразила Эвелис. — Если мы не помогаем и не заботимся друг о друге, тогда чем мы лучше тех, кто идет теперь на нас войной?
Олоримэ шла по саду. Она всё ещё была подавлена из-за письма матери, несмотря на поддержку сестёр по магии. Девушка задумчиво накручивала на палец прядь волос, не различая дороги перед собой, и поэтому была очень удивлена, даже напугана, когда столкнулась с Эарланом.
— Прости, я слишком увлекся чтением и не видел дороги! — обескураженно произнес волшебник, махнув раскрытой книгой.
Олоримэ с трудом сосредоточила взгляд на принце, возвращаясь мыслями в действительность.
— Нет, это я иду в раздумьях, ничего не замечая… — потерянно ответила она.
Эарлан изменился в лице, разглядев настроение эльфийки, и осторожно дотронулся до её руки.
— Кто тебя обидел? — тихо спросил он со всей искренностью в голосе.