– Да! Теперь вспомнил! Несколько грязных типов с пиками и топорами окружили нас и велели идти за ними! И от них несло дерьмом! Я так и сказал им, и, что удивительно, на меня они совсем не обиделись, даже пальцем не тронули, зато твое нытье сразу же взбесило их!
– …призывал их одуматься и, пока не поздно, сжечь в себе семя зла, но… это лишний раз подтверждает слова великого Брейха Благочестивого о том, что истинное добро, бескорыстно делаемое людям, режет, словно острый нож, и только храбрый сердцем и духом способен выдержать…
– …но я, да сгниют мои потроха, не понимаю! Они, значит, напоили меня своей редкостной дрянью… забыл… как они ее называли? Не то масло или… пробка… не помню… Затем отвели нас… а дальше я забыл. Да, я чертовски нажрался. И вроде ночь уже была. Наверное, специально меня напоили, подлецы. Помню, улыбались… Эй, любезнейший мой слуга! Кончай скулить! Твой Брех и иже с ними уже в печенках сидят. Налей вина!.. Да, нету, я знаю. Так что, как выбираться будем?
– Я убедительно прошу вас не коверкать имя великого…
Тут Грогар окончательно вышел из себя и швырнул в слугу первый попавшийся камень. Не попал. И еще камень подвернулся какой-то липкий. «Надеюсь, это не говно», – подумал он, обнюхивая пальцы.
Лунга минуту помолчал, съежившись и испуганно хлопая глазами, но потом упрямо закончил:
– Имя святого, верного слуги богов, упоминать всуе, праздности ради либо же в издёвку – неприемлемо. И я готов пострадать, но никогда не сверну с пути истины…
Грогар вздохнул.
– И почему я тебя до сих пор терплю?
2
Спустя несколько часов рассвело. Похолодало, и у обоих не осталось никаких сил сыпать проклятьями – с одной стороны, и смиренно молить богов – с другой, только ёжиться и кутаться в насквозь промокшие одежды, ловя ускользающие крохи тепла.
Наконец дверь, визгливо проскрипев по полу, открылась. В пещеру вошел здоровяк в меховом жилете, надетом прямо на мускулистое голое тело. За поясом – устрашающего вида нож.
«Циклоп, – подумал Грогар, взглянув на него. – Нет, циклоп-людоед».
На скуластом отечном лице красовался единственный, навыкате, глаз. Другой был прикрыт кожаной повязкой телесного цвета, почти незаметной под рыжевато-соломенной шевелюрой. Это, а также пухлые губы и кривые зубы, и придавало здоровяку сходство со сказочным чудищем, о чем ярл не замедлил сказать:
– Ну ты и страшен, приятель! А еще говорят, циклопов не существует. Так вот же он! Много людей съел? Всегда хотел знать, какова человечина на вкус. Говорят, похожа на курятину.
Здоровяк подошел к Грогару и, пристально, с подозрением, посмотрев на него, медленно, с расстановкой, произнес:
– Ты обижаешь Бро? Бро не любит, когда его обижают. Бро не любит сиклопов и людей не ест. Людей нельзя есть.
Сказав это, Бро врезал огромной шершавой ладонью Грогару по уху – тот кубарем покатился по полу и с глухим охом врезался в стену.
– Не обижай Бро, – пророкотал здоровяк, бросив на скорчившегося от боли ярла обиженный взгляд, – и будешь цел. Пойдемте, хозяин ждет.
Алое солнце только-только выглянуло из-за острых зубцов неприступной горной гряды, полукругом охватывавшей залитую светом, чуть тронутую осенью долину сказочной красоты. На ее лесистых склонах, прижавшись к чахлому ручейку, ютилась крохотная деревня. Дома, сложенные из горного камня и покрытые соломой, свисавшей чуть ли не до самой земли, загоны для овец, лай собак, – всё это настроило Грогара на благодушный лад.
Он потянулся и зевнул, опьяненный чистотой прохладного утреннего воздуха.