Я уже догадался, что попал в мир средневековья или близкий к тому. И когда мы подошли к первым бревенчатым домам, увидели повозки, людей в простых рубахах и шерстяных тулупах, еще больше в этом убедился.
Местные смотрели на Эл с подозрительностью, но никто не пытался с ней заговорить. А она просто шла вперед.
Я думал, она остановится и попросит о помощи, о ночлеге, о еде в конце концов. Но она почему-то этого не делала. Эл шагала куда уверенно и целенаправленно, а затем я понял куда. Впереди возвышалось каменное здание с куполообразной крышей, которое разительно отличалось и своей архитектурой, и высотой от простеньких бревенчатых домов поселения.
На вершине здания высилась белоснежная, словно из мрамора, статуя, изображавшая молодую женщину в причудливой короне, зубцы которой были похожи на маленькие башенки. Глаза женщины были умиротворенно прикрыты, а руки подняты ладонями вверх. В ее ладонях лежали большие самоцветы — в правой красный, как рубин, а в левой зелёный, как изумруд.
Не сложно было догадаться, что мы направляемся к храму.
Уже после, когда немного подрасту, я узнаю, что этот храм был построен в честь богини Манушермы. Богини-матери, которую в империи очень почитали. Считалось, что именно она наряду с богом-отцом даровала жизнь всему на Лоре-Адаре.
Обитали в этом храме незрячие монахини, которые добровольно отрекались от зрения для того, чтобы служить Манушерме. Была в их слепоте и практическая сторона. Потеряв возможность видеть, они открывали в себе грани магии души и видели куда больше, чем зрячие.
Мы дошли до храма, и Эл остановилась. Большая арка входа была в три человеческих роста, тяжелые деревянные двери в ней были слегка приоткрыты. Элайна вошла внутрь, мы оказались в большом с высоким потолком каменном помещении. В самом центре помещения снова стояла статуя богини, только поменьше. Вокруг нее водили хоровод и пели молитвы незрячие монахини. Они были одеты в глухие просторные красно-зеленые платья, их головы украшали причудливые золотистые головные уборы, похожие на чалму.
Элайна не смела мешать, а стояла на входе, дожидаясь, когда вечерний молитвенный ритуал завершится.
Пение монахинь завораживало. Тай-Тай и вовсе перестала хныкать и уснула, а я наблюдал не в силах отвести глаз.