— Перун! Мы призываем тебя! — зычно взревел Казимир, и всё войско повторяло за ним каждое слово. — Трижды славен будь ты! Здравия и множества рода всем чадам своим дай! Приди же в наши вены, о первый в чести! Войди в наши сердца, даруя им доблесть! Вселись в оружие наше и яви свой вещий огонь! Велика твоя суть Родом данная! Открой же нам пусть к неугасающей славе твоей! Прими наши души, родич Перун! Смотри же на нас, сегодня мы идём твоею тропой!
Пламя костров взвилось к небесам, а оттуда громыхнуло, да так, что все, кто стоял в предрассветных сумерках, пригнулись, но не устрашились. То был древний зов, следовать своей судьбе. Бог услышал и благословлял воинство. Первым очнулся от потрясения сам ведун. Отойдя в сторону, он низко поклонился кнесу, и стоял так, покуда тот не оседлал коня, и не прошёл через врата двух пылающий костров. Войско двинулось следом в напряжённом молчании, лишь кони всхрапывали, исторгая ноздрями облачка пара. Каждый удар подковы вбивал в землю суровый рок, когда первые рассветные лучи заиграли на качающемся частоколе из копий.
Казимир со своим небольшим отрядом двинулся в другую сторону, забирая на север. С ним отправили двенадцать варягов, лишь двое из которых говорили на русском. Узнав о том, что для его задачи отрядили иноземцев, ведун было запротестовал, но воевода его заверил, что так будет лучше.
— Мне что своих спешивать, чтобы тебе подсобить? — громыхнул Ратибор нарочито сердито. — Нурманы воюют пешими, они пойдут к южному выходу из ущелья в засаду к ручью. Дюжину даю тебе на подмогу.
— Но они же наёмники, — тихо шепнул Казимир, косясь на суровых викингов, топтавшихся у его телеги. — А если их перекупят вогуличи? Вдруг они побегут?
— Не страшись того, что ещё не случилось, — ответил воевода, ухмыляясь в усы. — Удачи тебе, Казимир-ворон! Не подведи нашего кнеса.
Обернувшись на своё воинство, ведун тяжело вздохнул.
«Ну, что есть, то есть, — мрачно подумал он, взирая на надменные лица северян. — Надеюсь, вы не боитесь темноты».
Кони с трудом тащили телегу по лесу, но нести на себе столько припасов, сколько нагрузил для варения зелья Казимир, не представлялось возможным. Колёса то и дело увязали во мху, а деревья, порой, росли так часто, что приходилось давать большие крюки, чтобы их обойти. К полудню в отдалении раздался шум. Словно исполинская волна, он накатил с востока, принеся неразличимый гвалт. Казимир нервно вслушивался, силясь понять, что это, пока не догадался — сражение началось. Многоголосные крики, звон металла, ржание лошадей и тяжёлое уханье камнемётов, бьющих по стенам Маушав, всё слилось воедино.
Ведун схватился за сбрую ближайшей лошади и потащил вперёд, повинуясь охватившему его порыву. Викингам передался его импульс, который незримо прошёл сквозь тела людей, заставляя идти быстрее.
«Началось!» — шептал лес, подгоняя их.
«Наши уже бьются!» — вторило, докатывающееся до людей, эхо сражения.
Первым почуял приближение ручья варяг по имени Свенельд, который мог изъясняться на русском.
— Журчит, — буркнул он, обращаясь к ведуну, и махнул рукой в направлении откуда услыхал звук. — Очень близко.
Перешли на бег. Сердце ведуна стучало так, словно готово было выпрыгнуть наружу. Руки мелко тряслись, потея, отчего он то и дело вытирал их о рубаху. Между деревьями что-то засеребрилось. Пройдя ещё полверсты, отряд вышел к звонкому ручейку, струящемуся между замшелых валунов. Казимир обернулся к Свенельду, тяжело дыша от возбуждения, и быстро заговорил:
— Варить будем долго, может дня три-четыре, если понадобится! Организуй мне охрану, чтобы к лагерю даже заяц не проскочил! Палатку ставим прямо здесь на берегу.
— Будет, — кивнул тот.