И непонятно, что расследовать. Убийца тоже мертв.
— Я думаю, вечером ничего не стоит затевать?
Ли чуть не выронил сигарету. Развернулся на каблуках и посмотрел Офелии в лицо. Бледная, без косметики. Явно не спала ночь.
— Значит, не судьба, — спокойно отреагировал он, отправляя бычок в далекий полет в мусорное ведро.
— Может быть и так. И все же спасибо за поддержку вчера. Это многое для меня значит.
— Скоро вы вернетесь к операциям. И Эверетт обязательно попросит прощения. Он неплохой человек.
Ее лицо окаменело.
— Посмотрим. Сегодня мне не до него. Мне нужно в больницу. Детей оперируют. Там явно не хватает рук. Может, это заставит Астера пересмотреть свои решения.
— Это не его решения.
Офелия холодно улыбнулась.
— Когда случается катастрофа, хорошими хирургами пренебрегать нельзя. А я чертовски хороший хирург.
— Ступайте. Поужинаем как-нибудь в другой раз.
— Как-нибудь в другой раз.
Глава Третья. Офелия Лоусон
Госпиталь имени Люси Тревер
Вечер 7 марта 1967 года, вторник
Доктор Лоусон сидела в курилке для медсестер и держала в руке сигарету, которая истлела до самого фильтра. Она успела сделать лишь одну затяжку. Всех пострадавших привезли в 11.32 вчера. Несмотря на горячую просьбу, Астер не позволил ей оперировать, и Лоусон взвалила на себя все остальное. Помогала медсестрам, общалась с родственниками. Она составила список тех, кто поступил в клинику, и каждые полчаса обновляла информацию на доске в приемном покое на первом этаже, где ждали родственники, друзья, представители прессы и праздно шатающиеся. Привезли десять человек. К настоящему моменту четверо скончались, трое оставались в критическом положении, двое в тяжелом и только одна пришла в себя. С ней сидел доктор Хоул. Девушка четырнадцати лет не говорила. Милена Огневич, наполовину полячка, в Треверберге живет с отцом и мачехой. Оба провели в больнице ночь. Лицо мачехи было красным и отекшим от слез, отец держался. Офелия чувствовала их искреннюю боль, и думала о том, что иногда неродной человек намного ближе родных по крови. Мачеха была немного старше падчерицы, но, судя по всему, искренне ее любила. Доктор перекинулась с семьей несколькими фразами, позволила им навестить Милену при условии, что они останутся за стеклом. Девочке прострелили позвоночник, ее парализовало. Еще две пули прошили ключицу, коснувшись щитовидки, и руку, без последствий продырявив бицепс. С щитовидкой врачам пришлось повоевать, девочка обречена на гормональную терапию. Но многие живут и вовсе без этой железы. В коляске, на гормональных. Но жива. Хоул аккуратно вывести ее на диалог, пока не получалось. Она молчала, плакала и спала. При виде родных случился приступ тахикардии. Его сняли и дали седативное. Сейчас Милена спала. Хоул дремал там же в палате. Офелии тоже надо поспать. Но она не могла. Она опьянела от чужих эмоций, и нуждалась в одиночестве.
Или нет?
— Так и знал, что найду тебя здесь.
Услышав голос Дональда Астера, она отбросила сигарету и выпрямилась. Ее красивое и усталое лицо омертвело.
— Уходи.
— Так и будешь на меня дуться?
— Дуться? Если бы я стояла в операционной, то могла бы спасти еще двоих!
— Я ничего не могу сделать до решения комиссии. Они весь день разбирали операцию, завтра продолжат.
— И не найдут там ничего! — выкрикнула Офелия. — И ты это знаешь.
— Если Эверетт подаст в суд…