- Ни-и-икогда, никогда мне не уйти от них. Я ненавижу это место, ненавижу. Я ненавижу их. Я уже ничего не хочу…
Я не знал, что мне делать. Я хотел найти эту проклятую сандалию, во что бы то не стало. Я понимал, что для Люси почему то это было очень важным. Чтобы хоть как-то прекратить ее рыдания, я громко крикнул:
- Прекрати немедленно плакать. Если твоя сандалия здесь, мы ее найдем. Я тебе обещаю, я…я клянусь тебе.
Люсенька посмотрела на меня, как на волшебника или врача, который обещал спасти ее мать от смертельной болезни.
- Завтра же начну поиски. Мы с Кемой все записываем. Все, все, что можем найти. И твою сандалию найдем в два счета.
Я молил Бога, чтобы это было правдой. Я просто не знал, зачем все это говорю Люсеньке. Никакой сандалии я не находил, но может быть Кема? Завтра мы пересмотрим все записи, перероем этот чертов дом, но найдем сандалию. Утешал ли я сам себя? Хотел внушить надежду Люсе? Я не знаю. Хотелось просто верить. Первая яркая радость угасла в Люсиных глазах. Она не хотела терять надежду, но смотрела на меня все более подозрительно.
- Люсенька, вспомни, где ты могла оставить сандалию? Помнишь, в той страш… в той темной комнате на паровозике…
Люсенька сжалась как от удара. Она повторяла постоянное – Нет, - нет, - нет. Потом повалилась на пол, начала кататься, закрывая лицо, а после и вовсе исчезла…
Я стоял и всматривался в пол. Люси не было. Меня била мелкая дрожь. Чувство глубокой досады, недоговоренности, дикой жалости высосали из меня все силы.