В бизнесе рассеянных ставят ниже, чем чистых апперов и даже пехов. Полукровки, якобы не умеют чисто вести дела. Эта хрень тянулась ещё из истории. Люди с деньгами чтили традиции или просто были слишком заняты подсчетами, чтобы в этом разбираться. Евреи — хорошо для денег, рассеянные — плохо.
Я не стал отвечать наглецу. Попросил у Бориса кофе, сделал несколько глотков, дождался, когда выйдет посетитель, и вылил кружечку аккурат синему галстуку за шиворот. Хрипя от злости и пуская слюни, он любезно согласился пропустить меня без очереди. Посылая мне самые нежные слова, он пошёл одалживать рубашку у охранников, а я двинул к двери. Нужно успеть поговорить, пока мне опять крышу не сорвало. Или уже?
Трехзвездочная приемная сменилась на пятизвездочный кабинет Дмитрия Александровича Беляева. Тут меня ждали шикарные ковры, дорогое дерево, несколько абстрактных картин, отлично вписывающихся в темно-синий фон. Войдя внутрь, я почувствовал резкий прилив силы из вне.
— О, Никита, проходи!
Костюм на широкоплечем Беляеве сидел не хуже, чем на выправленных охранниках. Надутая грудь, ровная спина, мощный торс. Изящество в стиле и поведении.
Прошлёпав по ковру, я упал в кресло. Водички и кофе попил, неплохо бы чего-нибудь пожевать. Едва ли у Беляева найдутся чипсы, разве что припрятанный вегетарианский салатик или постная куриная грудка с гречей.
— Здрасте.
Он вскинул брови.
Сегодня все так на меня поглядывали. И не удивительно. Я замечал странность в своём поведении, только когда сильно к нему присматривался. В остальном действовал по ситуации. Нужно признать, что эти действия вели меня во всё более глубокую задницу, но я оставался спокойным.
— Вы по поводу Даши?
— Кхм-кхм, — он поднялся и подошёл к окну.
Стать, уверенные движения и длительные паузы. Мужик ещё не переключился с делового общения на меня. Чего ему надо?
— Да, — сказал он и снова замолчал.
— И?
— Вот о чем я хотел поговорить с тобой, Никита, — он вернулся к столу. — Дело в том…
— А можно как-то побыстрее, у меня ещё дел невпроворот.
— Извини?
— Быстрее, — я помахал пальцем. — Ваш Охранник сказал, что мы прокатимся ненадолго, а я торчу здесь уже больше часа.
— Ну хорошо…, — он потянулся за карандашом в органайзере. — Итак…
— Не тяните!
Кажется, я сказал слишком громко. Беляев дернулся, потянул за кончик карандаша и обронил на пол органайзер. Ручки и карандаши покатились к стене, щелкнул железом степлер; дверь распахнулась, в кабинет вошёл Гремлин.
— Что-то случилось?!
— Да… то есть… нет. Я уронил… Оставь нас, Гремлин.
— Я лучше тут побуду.
— Ну хорошо, — быстро согласился Беляев.
Я посмотрел на Гремлина, улыбнулся. Чел стоял возле двери и ждал, что что-то случится? Чего он боялся? Что я наброшусь на Беляева? Видать, со мной на самом деле всё не в порядке, раз происходит такое?
— Короче, — голос Беляева вдруг стал твёрдым, тягучая размазня слов испарилась. Он переключился. — Ты с Дашей общался в последнее время?
— Мы расстались три недели назад. Полагаю, вы об этом узнали примерно…, — я посмотрел в потолок. — Три недели назад.
— Эй! — подал голос Гремлин.
— Тихо, — Беляев махнул на него рукой. — Она плохо себя чувствует.
— Ещё бы.
— А?
— Я не слышал, чтобы кто-то закатывал вечеринки после расставания.
— Так, помолчи!
— Вы спрашиваете, я — отвечаю.
— Тихо!
Он отшвырнул ногой степлер, сунул руки в карманы, пошел по кабинету.
— Всем бывает плохо после расставаний, но не все сходят с ума. Понимаешь?
— Отвечать можно?
— Хр-р-р-р! — Гремлин оказался рядом и сжал плечо.
Больно. Я ему улыбнулся. Он что-то увидел в моих глазах, наверное, воспоминания о том, как наложал с импульсами, и чуть ослабил хватку. То-то же.
— Она постоянно плачет, ходит хмурая, агрессивная и…
А что-то необычное замечали? Хе-хе! Это я оставил при себе. Гремлин был на пределе, лучше не перегибать.