Глеб приваливается ко мне, а я к нему, и только это нас удерживает на ногах, пока его дар находит сердце твари и дерет его когтями. А символы ифритов, проев шкуру, набрасываются на хаос, текущий вместо крови.
Высший отпускает Разумовскую, поворачивается к нам. О да, в его жутких глазах появляется понимание. Не страх, но и так хорошо. Нечем тут подкрепиться, теперь ты наш ужин.
Демон делает шаг в нашу сторону, поднимает руку. Панаевский вздрагивает и, отпуская все что осталось, падает на пол. Изнутри Высшего слышится булькание и он заваливается на спину, вскинув руки.
Я падаю гордо, последним. Бьюсь головой о костлявый локоть Глеба и уставляюсь в потолок. На нем завораживающе мечутся отблески огня.
В реальность меня возвращают стоны и всхлипы. И дрожащий голос Олега:
— Давай, давай, давай…
Целитель нависает над Богданом, его руки на животе, уже по локоть в крови. Сияние силы трепыхается, как пламя факелов. Я ползу к ним на карачках, не надеясь на свои ноги.
— Я не могу, Игорь, — Олег почти плачет, заливая силу в здоровяка. — Он умирает. А я… Мы еще не в безопасности. Я потрачу всю силу. Что мне делать?
Я даже не оглядываюсь, запускаю поиск живых. Самый слабый отклик от Богдана, он почти за порогом. Остальные ранены, но справятся. Разумовская обессилена, но в обычном обмороке, ее сердце бьется равномерно.
То ли я перекушал силы Высшего, то ли начал чувствовать при помощи поиска, что там у людей, внутри. Бррр, надеюсь второе и я просто прокачался.
— Спасать друга, — принимаю я решение за целителя.
К демонам все инструкции и порядки. Если его можно спасти, то нужно это делать. Саницкий смотрит на меня с благодарностью. Хтонь с ними, пусть мне выговор потом делают.
Отползаю к командиру, трясу его. Не помогает и я решаюсь на воскрешающий удар. Меня слегка заносит, я смазано попадаю по уху, но старлей подскакивает, хватаясь за автомат.
— Свои! — спешу я его остановить, не хватает мне эпической смерти от пули после такого. — Завалили урода, все хорошо.
Командир со стоном берется за голову, потирает ушибленное ухо, осматриваясь. Паладин, шатаясь, бродит по залу, приводя в чувства остальных. Он произносит краткую молитву и призывает свет, выводя людей из беспамятства.
— Демонов мне в зад! Белаторский, я что, все проспал? — бесится старлей.
— Можете поблагодарить богов, что так. Иначе смертей было бы больше.
Пустынник мрачнеет, глядя на паладина с раскуроченной грудью. Переводит взгляд на меня:
— Нам нужно убираться отсюда. Ты сможешь найти дорогу? Только теперь точно на базу.
Что-то мне подсказывает, что смогу. И что сюда мы попали не просто для того, чтобы сдохнуть. Я призываю силу, запас который прилично пополнился. И думаю о нашей палатке, теперь точно кажущейся настоящими хоромами.
И путь сразу находится. Я вижу, что буря уходит на юг и мы у ее края. Идти прилично. Но если мы двинемся в ту сторону, а буря в обратную, то к утру дойдем. Низшие маленькими точками хаоса разбежались подальше. Всех мы не добили, но больших скоплений на пути я не нахожу.
— Есть, — я улыбаюсь от души.
Хаос, проклятый сумрак, растворяется. Не исчезает, но больше нет гнетущего давления. Его словно уносит вместе с песком куда-то вглубь пустыни. Там, далеко-далеко, есть что-то еще. Неприятное, колючее.
— Как раненый? — командир удовлетворенно кивает мне и переключается на целителя.
— Ему нужно немного восстановиться, прямо сейчас его нельзя перемещать, — Олег буквально отваливается от Богдана, усаживаясь рядом. — И мне тоже.
— Хорошо, понял, — старлей сосредоточенно кивает, хмыкая. — Час на отдых и выступаем.
Я с ненавистью смотрю на то, что осталось от твари, чуть не положившей нас всех. Тело демона, такое похожее на человеческое, не рассыпалось, так и осталось в прежнем виде.