«Крестной фее дозволяется лгать и применять хитрость, если это пойдет подопечному на пользу.
Но в целом подобные действия считаются крайней мерой и не одобряются руководством Общества»
Ночь плыла над миром.
Ее туманные одеяния пролетали над Мириадами — северными королевствами и княжествами, клочками земли с национальной гордостью, достойной целого континента. На юге дышал жаром бархатный мрак Южного Содружества. Просыпались поэты богемной Золотой Долины, закрывались фабрики Кумкура, и кабаки на побережье Седого моря ломились от посетителей.
Тьма неспешно опутывала восточный Брюхвальд, гористый и дикий, чьи леса кишели древними монстрами, а города – нежитью аристократической, поедающей сырое мясо с изысканного фарфора. Вампиры вылезали из тесных гробов, хрустя суставами и разминая затекшие конечности; оборотни посматривали на тонкий серп луны из окон замков.
Западнее дремало королевство Линдефокс — плодородная земля крепких и солнечных людей, богатых скотоводов и потомственных охотников. А рядом, где Тенистая река змеилась по перетекавшим друг в друга городам и городишкам республики Петрополис и величественно впадала в сумрачное нутро одноименной столицы, ютилась деревенька с ни чем не примечательным названием Гнилой Корень. Так, еще одна затерянная точка на карте мира. Семь домов, два сарая и особняк вдали, хозяина которого отродясь никто не видывал. Жили в Гнилом Корне одни рыбаки, люди недалекие и простые, и вечера в нем плыли так же медленно, как и темные воды Тенистой, на берегу которой он стоял.
Элеонор сидела у окна и читала книгу в неясном ореоле свечи. Вообще ее звали Лиззи, но имя это скорее ассоциировалось с кухарками и доярками, а не с прекрасными и изысканными дамами. Поэтому у окна сидела Элеонор, загадочная и ранимая душа, ищущая своего принца. Она осторожно сняла щипцами нагар и углубилась в чтение. Снаружи, в густой листве пели цикады, а чуть дальше, за развешенными на низком заборе сетями тихо плыла зеркальная поверхность вод.
Кроме Элеонор в семье читать никто не умел, поэтому остальным ее занятие казалось пустой тратой свеч. Но несмотря ни на что она терпеливо дожидалась, пока все семейство не уляжется спать, после чего садилась у окна и раскрывала изрядно потрепанный томик «Маркизы и трубочиста», который однажды обнаружила в кустах на берегу. Так как маркиза и трубочист красовались на потускневшей обложке в весьма недвусмысленной позе, днем книгу приходилось прятать. Но она того стоила. Раньше Лиззи-Элеонор тоже читала разные истории, но такого рода сюжет она видела впервые и была им возбуждающе приятно удивлена.
Со стороны берега донесся чей-то сдавленный крик, и леди Элеонор оторвалась от очередной сцены чистой и непорочной любви маркизы и трубочиста. Сощурившись, она всмотрелась за очертания прибрежных кустов, где под чернильно-синим небом светлела лента реки. Как и следовало ожидать, разглядеть ничего не удалось.
Крик повторился, уже со сдавленными проклятиями, и на этот раз Элеонор вышла из дома, ухватив книгу под мышку. Она миновала приземистые яблони отцовского сада, перепрыгнула грядки с пахучей травой, которую выращивала мать, и двинулась дальше, вниз по узкой дорожке. Прохладный ветер с реки раздувал юбки — аж зубы застучали от холода.
Источник криков заметить было нелегко. На песке у самой воды темнела сгорбленная фигура, которую Элеонор сперва приняла за камень. Но когда камень протяжно рыгнул, все встало на свои места.
— О моя голова... — простонал он.
Лунный свет отразился от длинного носа и увяз в густой бороде, торчавшей, словно пучок мочалок.