- Спасибо, – чуть слышно прошептал Рома, глядя вдаль остановившимся взглядом. Нижняя губа, прокушенная до крови, заживала на глазах. – Не знаю, что сейчас сказать. И стоит ли что-то говорить, – он устало выдохнул, прикрывая глаза.
- Ты, конечно, можешь ничего не говорить, – осторожно начал Антон, прикуривая сигарету. – Но мне сегодня на работу возвращаться, материалы дописывать, которые я глубоко сомневаюсь, что дописаны. И завтра на работу идти, совещание проводить. Как думаешь, он мне сначала морду набьёт, а потом рапорт швырнёт, или наоборот? – меланхолично спросил он, затягиваясь горьким дымом.
- Я не мог ничего ему рассказать, – тихий, безжизненный голос резанул как ножом – столько в нём было застарелой горечи. – Нам не запрещают встречаться с людьми, если мы хорошо себя контролируем. Но раскрывать нашу тайну нельзя. Я не мог ему объяснить, почему мне приходится иногда не ночевать дома. Он чувствовал неискренность, и воспринимал это на свой счёт. Я не сказал ему, что увольняюсь. Просто перед этим приехал и сказал, что всё кончено. Если я больше не буду принадлежать себе, я не мог продолжать обманывать его ещё и в этом…
Антон отстранённо кивнул, сосредоточившись на очень медленных, размеренных вдохах и выдохах. После знаменательного пробуждения в клубке из голых тел после полнолуния, с первоклассным стояком, пришлось немного пересмотреть свои взгляды на ориентацию. Потому что он прекрасно почувствовал абсолютно одинаковое влечение и к женской части этого «клубка», и к мужской. И пытаться строить из себя убеждённого традиционного гетеросексуала стало немножко нечестно. И пытаться изображать на чужие негетеросексуальные отношения привычную для традиционного постсоветского общества презрительную реакцию он не стал. Не перед кем изображать.
- А у вас это… серьёзно? – ему пришлось слегка прочистить горло, чтобы голос звучал не так задушенно. Всё-таки, не так просто оказалось принять не совсем обычную ориентацию Славы, прошедшего не одну «горячую точку», и проработавшего с ним бок о бок пять лет.
- Мы познакомились, когда я устроился в прокуратуру, – Рома бледно улыбнулся, глядя прямо перед собой остановившимся взглядом. – Четыре года уже. Мне он сразу понравился. И я почувствовал… что он тоже хочет. Только у него нет нашего обоняния, поэтому он бы долго ходил кругами, не решаясь на активные действия. Я немного ускорил его, – с кривой усмешкой, Рома перевёл блестевший от непролитых слёз взгляд на настороженно замершего Антона. – Для меня всё было почти идеально, все эти годы. За исключением того, что я не мог открыть ему половину своей жизни. Когда я понял, что его это сильно напрягает, я ушёл. Потом каким-то чудом собрал силы и сказал ему, что всё кончено. Он заслуживает честности, которой я не смогу ему дать.
- Ты поэтому спрашивал, как на моё обращение дали разрешение? – Антон чуть не обжёг пальцы догоревшей сигаретой от неожиданной догадки. И тут же исправился, – Можешь не отвечать, если не хочешь!
Молчаливого кивка и двух мокрых дорожек из-под зажмуренных век ему вполне хватило.
- Господи, – Антон тяжело выдохнул, проведя руками по лицу, – Ну что же ты нормально-то не спросил?! Есть же способы, если подумать! У нас райотделов куча! Переведём его куда-нибудь начальником розыска и обратим спокойно! Он довольно давно замом работает, начальника вполне потянет…
Рома печально усмехнулся.
- Надо же… Какой простой вариант. А мне даже в голову не пришёл. – Он тяжело вздохнул, откидываясь на спинку лавки. – Только уже слишком поздно. Я очень… резко всё обрубил. Наговорил ему много всего. Чтобы он не копался в причинах, и не винил себя. А после сегодняшнего, он вообще в мою сторону смотреть не захочет. И правильно. Прости, что тебя втянул в это.
Антон подавился вдохом, медленно повернувшись к замершему на месте Роме. Тот сидел, безнадёжно опустив плечи и безжизненно глядя под ноги. В открытом ментальном поле плескалась горечь и чувство вины, приправленное сожалением от потери.
- То есть, ты это подстроил? – севшим голосом спросил Антон, закрывая всю свою всколыхнувшуюся возмущением энергию под жёсткие стены контроля. Стоило раньше сообразить, что просто так Слава вряд ли припёрся бы сюда посреди рабочего вечера. Не за ним же поехал.
- Ему нужно было что-то. Какое-то подтверждение, что я шлюха неблагодарная и не стою никаких отношений, никакого доверия. – Он тяжело сглотнул, прикрывая глаза.
- Да, хороший ход, – ровным голосом продолжил Антон, заставляя себя не показывать ни капли ярости, которая плескалась в душе. – Только я не могу подобрать для себя подходящих определений в твоём маленьком спектакле. Как думаешь, мне тоже подойдёт «шлюха неблагодарная» или надо что-то более экспрессивное? Про подонка, который все эти годы втирался в доверие, изображал из себя друга, а на самом деле потихоньку поёбывал на стороне человека, с которым у него были серьезные отношения? В перерывах между секс-марафонами, обсуждая с тем, какой слепошарый дурак у нас Слава, да?
Знакомый солоноватый запах резанул по его носу, но Антон даже не обернулся к беззвучно сидящему рядом Роме. Руки чесались просто встать и уйти, с каким-нибудь едким пожеланием «удачи в личной жизни», но на фоне такого ментального фона, пропитанного горькой безнадёжностью и отчаянием, это было бы слишком жестоко.