— В банку, Лу?.. — с губ сорвался тихий смешок. — Где же ты найдёшь такую большую банку?
Он опять смеялся.
Огненный человек из его снов… нет… просто самый-самый важный человек в жизни упрямого мальчишки в соломенной шляпе смеялся над ним, держа глаза крепко зажмуренными, чтобы не выпустить сокрытую за теми жидкую соль — Луффи знал это.
Хотя бы на сей раз — знал.
— А вот и найду! Найду, понятно тебе?! И… и никуда ты не… не денешься… Эйс… Эйсу… не… денешься…
Морские горячие слёзы, не справившись и не сдержавшись, заструились по щекам, заползая в рот и за шиворот, отмечая прочерченным мокрым шовчиком плечи и волосы глупого-глупого человека-светляка.
Худющие руки стиснули чужую шею; мальчишка, громко всхлипнув и задавившись рвущимися из горла рыданиями, зарылся искажённым дождящим лицом в волнистые пряди на огненном затылке, прижимаясь к источнику спасительного тепла всем-всем-всем перепуганным существом…
А светлячок, его волшебный человек-светлячок, глотая и не выпуская соль собственную, продолжал, всё крепче и крепче сжимая пальцы, болезненно и надрывно улыбаться.
????
Редкие жёлтые квадратики обжитых окошек вспыхивали там и здесь беспорядочно вертящейся каруселью. Изредка подавали голос просыпающиеся собаки, спугивая забравшуюся на чужую территорию нахальную кошку. Разбросанные в низовье клёны шумели посыревшей пышной листвой, а в ветках единственной на округу яблони распевал причудливые трели одинокий певец-соловей.
Луффи чувствовал, как чужие руки мягко подхватывают его, куда-то несут, опускают, должно быть, на землю. Кожу приятно обласкала принимающая влажная трава, щекоча каждую клеточку, впитываясь в майку и шорты зябкими капельками-лужицами.
Он должен был очнуться, прийти в себя, открыть глаза, увидеть, удержать, успеть…
Должен был, должен был, должен был…!
Но отчего-то…
Не мог.
Получалось лишь чувствовать, как тёплые грустные губы касаются ласковым поцелуем лба, а пальцы аккуратно убирают с глаз сбившуюся чёлку.
— Эйсу… Эйсу… по… стой…
— Тебе не нужно больше приходить, Лу. Ни ко мне, ни туда — слышишь…? Один день — это всё, что у нас с тобой было…
Внутреннюю сторону век обдало внезапной болезненной вспышкой — такой, будто кто-то резко включил посреди темноты невыносимо-яркий подлампочный свет…
А затем всё так же резко закончилось, растворилось, исчезло в поднявшемся, набежавшем откуда-то зыбком не-летнем ветре.
— Эйсу… Эйс… нет… нет, Эйсу… что ты такое…
— Тш-ш-ш… Спи. Спи, маленький братишка…
— Эй… су… Эй… не…
Если бы он только мог пошевелиться, если бы только мог заставить себя проснуться, подняться, хотя бы вскинуть руку и попытаться схватить…
Но предательское тело, печально качая бестелесной головой, не слушалось, покорно погружаясь в нашёптанный волшебным светлячком нечестный заколдованный сон.
========== Часть 4. Лесной тропой ==========
Первым, что увидел очнувшийся Луффи — было лицо его деда.
В бледно-жёлтом свечении, расползающемся по комнате от пары зажжённых стеклянных фонариков, лицо Гарпа впервые представилось мальчишке настолько старым: выбеленные кустистые брови, подрагивающая линия поджатых губ, проеденная сединой бородка, вздымающиеся крылья ноздрей, тревожно втягивающих сырой ночнистый воздух. В уголках серых глаз, обтянутых гармошками дряблых морщинок, затаился самый настоящий, самый живой страх.