Лали подняла на него полные надежды глаза:
— Правда? — спросила тонким, почти детским голоском. И улыбнулась несмело. Мужчина сказал почти мягко:
— Ступайте и больше не совершайте подобных поступков.
— Вы правда не выгоните меня? — надежда, радость, смущение промелькнули и тут же сменились страхом: — А как мне быть этим нехорошим молодым человеком?
Служащий недовольно поджал губы и сказал:
— С ним разберутся. Ступайте!
Лали встала и нерешительно пошла к двери, почти на пороге обернулась. В глазах застыло неверие и вопрос — правда отпускаете? Седой мужчина в годах нахмурился и махнул кистью, прогоняя посетительницу.
Из этого случая Лали тоже извлекла несколько уроков. Во-первых, во дворце всем всё известно. Ну или всё известно кому надо. Во-вторых, её шанс на светлое будущее — держаться правил, установленных благодетелями, то есть королевой. В-третьих, нужно постоянно быть готовой к неприятностям и никогда не расслабляться.
И поэтому свой охотничий азарт она направила на гостиную для служащих, что без сомнения было в рамках правил, установленных во дворце. И хоть публика здесь была не самая интересная — перезрелые девицы и престарелые матроны — приняли её хорошо.
Скромная робкая, но улыбчивая и светлая юная девочка в королевской фрейлине, даме лет семидесяти, пробудила самые трепетные материнские чувства, если в этой даме вообще было можно что-то пробудить. Уж слишком она привыкла к почтению и уважению, в котором сквозило раболепие, за те годы, что она служила во дворце, пережив королеву и множество жён и любовниц почившего короля. И, возможно, именно поэтому прониклась покровительственным настроение по отношению к юной скромнице, чья редкая улыбка будто озаряла гостиную.
— Милочка, — и «милочку», и «душечку», и «деточку» Лали хотела бы запихнуть обратно в рот говорившей, но приходилось терпеть, скромно улыбаться, тупить глазки в пол и трепетно вздыхать. — Вам нужно подумать, каким вы хотите видеть своего жениха.
Седые пряди уложены в строгую причёску, взгляд наставительный, но дружелюбный, губы собраны в сморщенный маленький кружок, от чего слова будто процеживаются сквозь густое сито, и от этого становятся только весомее. Эта женщина, уже с заметными трудностями поднимавшаяся с дивана, на котором могла просидеть два часа к ряду, иногда трясущимися, но всё ещё ухоженными, унизанными перстнями, руками, была Лали неприятна. Именно свои всезнайством, постоянными нравоучениями, надменностью. Но с другой стороны, она слишком хорошо знала всю дворцовую кухню, чтобы пропустить хоть одно её слово.
Благодаря таким вот посиделкам в гостиной за чашечкой чая, гувернантка узнала очень многое о том, как продержаться здесь подольше, как правильно выбрать жениха, каковы мужчины вообще, на что они падки, как незаметно ими управлять. Это во многом подкрепляло её личные теории и жизненные уроки. Поэтому хоть интонации и тон старой фрейлины были неприятны, Лали с неподдельным вниманием выслушивала, всё, что та говорила.
Сегодня речь зашла о таком, что в другом месте повлекло бы за собой вызов к пожилому седому сотруднику безопасности.
— Я думаю, — скромно опустив глаза, сказала миленькая гувернантка, — он должен быть добрым, честным, воспитанным…
Пожилая дама расплылась в снисходительной усмешке:
— Он, прежде всего, должен быть состоятельным, затем родовитым, ну и в последнюю очередь относиться к вам с уважением. Всё остальное либо не важно, либо, как воспитание, вы сами это в нём разовьете.
Лали подняла на говорившую удивлённо распахнутые глаза, тщательно скрывая единственную мысль, что владела ею сейчас — лишь бы не переиграть.