Сегодня, как, собственно, и всегда, первым встречал гимназистов старший управляющий гимназии Рудольф Альбертович. Свое одеяние мажордома из времен светлейшего князя Меньшикова он носил по-особому, с присущим только ему чувством собственного достоинства и некого превосходства над остальными. Последнее проявлялось едва ли не во всем: и в каменно-непоколебимым выражении лица, и во вздернутом подбородке, и в тщательно выверенных деталях костюма, и в болезненной скупости движений, и в безжизненном сухом голосе. За свои почти сорок, проведенных здесь, лет старший управляющий уже давно стал частью этих старинных стен, полностью пропитавшись здешней атмосферой. Он уже не видел себя за пределами всего этого, превратившись в неотъемлемый элемент этого огромного механизма и став самой историей. Видели, а главное, чувствовали, это и остальные. Его, представителя, «худого» рода и не обладающего ни каплей магии, почтительно приветствовали отпрыски самых известных фамилий империи и наследники гигантских состояний. Уважительно здоровались с ним владельцы транскорпораций и торговых империй, родовитые бояре и дворяне, обязательно поздравляли его с именинами, старались лично засвидетельствовать свое почтение в дни больших праздников. Всякий мало — мальски разумный человек понимал, каким большим влиянием обладал этот человек. Будучи вхож в императорскую фамилию и пользуясь их особой благосклонностью, он мог шепнуть лишь только одно слово, чтобы кардинально изменить судьбу своего обидчика или, наоборот, близкого человека.
В фойе его традиционного окружали около двух десятков молодых девушек в старинных одеждах горничных, которых готовило специальное учреждение в столице — Московский пансионат призрения и милосердия. В этом тоже состояла дань традиции и тем временам, когда горничные поддерживали порядок в огромном дворце. Сейчас же их роль была несколько иной и больше сводилась к организационным функциям. Они помогали преподавателям с подготовкой оборудования к занятиям, сопровождали в переходах от корпуса к корпусу, решали мелкие управленческие вопросы и многое другое. Столько разнообразный функционал предполагал и особые требования к их подготовке. Девушки знали по три — четыре иностранных языка, обладали серьезными компетенциями в разных предметах и даже владели навыками специальной борьбы.
На нижней ступени иерархии стояли сотрудники технического персонала, большая часть которого занималась поддержанием в должном состоянии инфраструктуры гимназии. Их ливреи были чуть скромнее, чем у остальных. На камзолах почти не было золотого шитья и атласных лент с подвязками. Ткань проще, практичнее.
Самым крайним в ряду технического персонала стоял невысокий юноша, скорее даже подросток лет пятнадцати. Довольно худой, болезненного вида, он то и дело касался туго завязанного галстука, видимо душившего его. Бледность его лица соперничала с белизной сильно напудренного парика.
— Кхе-кхе…, - чуть слышно кашлянул паренек, задыхаясь от сдавленного горла. — Кхе-кхе…, - сильно стягивал грудь корсет, спрятанный под камзолом. Жесткие ребра, усиленные китовым усом, не давали толком ни вздохнуть, ни выдохнуть. — Что-то совсем худо, дядя…, еле слышно прошептал он, дергая за рукав рядом стоявшего грузного мужчину с роскошными бакенбардами. — Худо мне очень, мочи нет…
Мужчина бросил на него быстрый взгляд и тут же отвел глаза. Не дай Господь, старший управляющий заметит их шевеление. Тогда совсем беда. Рудольф Альбертович ведь очень скор на расправу. Ладно, если премии лишит, а может и со службы погнать. Куда потом идти?! Некуда! У него на шее хворая сестра, что уже второй месяц с постели не поднимается, и несуразный племяш. Кто с таким багажом-чумаданом возьмет?! Эх…
— Потерпи, Максимка. Потерпи. Самый малехо осталось. Сейчас, господа гимназисты пройдут, покланяемся, и выдохнешь, — одними губами шептал дядя, косясь глазами в сторону парнишки. А тому, к бабке не ходи, становилось все хуже и хуже. — Дыши, дыши. Токмо галстук не трогай. Старший управляющий с гавном съест, коли тронешь.