Кровати в этих больницах неудобные. Всё тело затекло, ужасно.
Я не хочу открывать глаза. Я хочу в тень и тепло шатра, чтобы слушать, как нежно поёт на незнакомом языке синекожий демон для своей прекрасной принцессы. Я хочу смотреть на снующих туда-сюда прохожих, узнавая в них тех, кого я никогда не видела.
- Ты очнулась, - это не похоже на вопрос.
Я всё же разлепляю веки. Рядом со мной сидит какой-то длиннобородый старик в белых одеждах. А, кажется, медик.
Высокая смуглая девушка возится с капельницами, время от времени косясь на меня чёрными блестящими глазами.
- Ммм, - на большее я не способна.
Кого-то они мне напоминают. А ещё они бы оба неплохо смотрелись на том рынке.
- Это было глупо, - произносит старик таким голосом, будто ругает меня за то, что я съела конфеты перед обедом.
Отвали, дядя. Где ты был, когда я вместо конфеток кушала экстази?
- Быстрее, - говорит девушка, отступая от капельниц. Она выглядит как цыганка, но цыгане не носят белых халатов.
Старик похож на колдуна, но я-то знаю, что он - простой врач. Ну, может быть, ещё и психиатр… да, я бы не отказалась от психиатра. Что-то я давно не видела Коллинз, интересно, она всё ещё работает в этой больнице?
- Тебе нравится твоя жизнь?
О да, я в восторге. Сейчас станцую ламбаду, дядя.
Видимо, мой взгляд был весьма красноречив.
- Пойдёшь со мной?
Нет. Это ты пойдёшь. К чёрту.
Старик вздыхает и, решив что-то для себя, уходит. Черноглазая смотрит на меня внимательно и качает головой.
- Хочешь чего-нибудь?
Закрываю глаза. Белые стены и потолок давят, сжимаются, опускается на меня.
Синекожий смотрит на белые карты грозно и насмешливо.
Рынок замирает, люди-карты теряются, как и их грозная красная королева.
- Эй, Алиса?
Меня разбирает смех. Дурацкое имя и платье дурацкое, и передник этот белый, а кролика вообще надо было бы запечь с черносливом, чтобы не шатался где ни попадя…
- Пошли вон, - бросает молчавшая до этого момента арабская принцесса.
Карты молчат. Синий демон усмехается.
Цыганка всё верно понимает. Она что-то делает с моей капельницей, и я чувствую, как в вену на руке перетекает жидкий огонь, что разливается во всём теле удушливым теплом. Дышать становится всё труднее.
Я смотрю горящими глазами на цыганку, а мои губы растягиваются в широкой сумасшедшей улыбке, точно у Чешира.
- Эй, цыганка! Хочешь, я расскажу тебе сказку?
Она смотрит лукаво.