Комната оказалась больше, чем Септима ожидала. Минимум мебели, нет занавесок на окнах и плафона у люстры. Бежевые стены, тёмный лакированный паркет на полу, едва прикрытый драным ковриком с примятым ворсом. По нему важно расхаживала крошечная птичка с рыжим оперением на грудке и вокруг маленького клюва. Пичуга старательно переставляла лапки, путалась в ворсе, но не взлетала и не начинала прыгать. Шла, преодолевая все препятствия, пока не запрыгнула на мальчишескую руку.
Септима, заворожённо следящая за походом птички, наконец обратила внимание и на лежащего на полу мальчика.
Он действительно был красив, как фарфоровая статуэтка, тут молодая воспитательница не солгала. Бледная кожа без единой родинки или веснушки, тёмные красные волосы и аккуратные, но густые брови — практически бордовые, удивительный цвет. Такие оттенки Септима видела всего один раз в жизни, в небольшом магическом поселении коренных Скоттов. И тоже у ребёнка-мага.
Цвета радужки было не разобрать, ребёнок лежал с закрытыми глазами. Острые ресницы и чётко очерченные скулы, прямой нос и тонкие бледные губы. Слишком острый подбородок. Излишняя худоба и выступающие кости, скрытые под дешёвой, но аккуратной одеждой. В такой бегали почти все приютские мальчишки, которых Септиме удалось увидеть.
Птичка не остановилась на тонких пальцах и продолжила своё восхождение. Она с трудом переставляла ноги и пыталась зацепиться за нити тёмных вен на руке мальчика маленькими коготками. Не выходило; тогда птица взмахивала крыльями, чтобы сохранить равновесие.
Дойдя до локтевого сгиба, птичка легко перепорхнула на руку другого ребёнка. Девочки.
Это Септиму удивило до глубины души.
— Разве девочек и мальчиков селят вместе? — спросила ведьма.
— Ну, мы же брат и сестра, — ответила девочка.
На вид она была простушкой. Лисьи рыжие волосы, усыпанное веснушками лицо, широкая переносица, полные губы, округлый подбородок. Глаза у девочки были болотными, зелёно-жёлтыми. Неприятный цвет. Волосы рыжие, ближе к меди по оттенку, совсем не похожие на красные пряди мальчика. К тому же, вьются, тогда как у Эванса волосы идеально-прямые, будто только что из-под заклинания.
Девочка наблюдала за птичкой, её совершенно не интересовала Септима. На коленях этой маленькой лисы лежала раскраска, на кровати возле ног было много карандашей — так много, что хватило бы нарисовать сотню графиков на одной координатной плоскости, не повторяя цвета ни разу.
Септима прокашлялась и незаметно вытерла вспотевшие руки о мантию. Было неуютно, да ещё и палочка нервно подрагивала. Кедр Вектор попался нервный до тёмного волшебства, но идеальный для природных или нейтральных чар.
Но какое ещё тёмное волшебство в комнате приюта?
Девочка подняла на женщину глаза. Радужка напоминала грязное болото — тягучее, жадное, засасывающее. В такие глаза совершенно не хотелось смотреть, так что Септима быстро отвела взгляд. Уставилась на переносицу лисы.
— Вы из социальной службы? — спросила девочка. — Я… Знайте, что толстый Майк врёт, никаких кошек мы с братом не убивали. Они уже были мёртвыми, мы просто их подобрали.
— Кошки? — переспросила Септима.
— Да. Я, когда вырасту, стану таксидермистом или патологоанатомом. Поэтому надо тренироваться уже сейчас. На кошках. Иногда попадаются собаки или птицы, а ещё один раз мы смогли найти тушку крота, но он уже был совсем поеденный, и…
— Стой, стой, прелестное создание, — подняла руки Септима. — Давай сначала. Как тебя зовут?
— Лили Морри Эванс! — тотчас отозвалась девочка. — Люблю брата, птиц, рисовать, цветные карандаши! А, и, если вы не из социальных, то знайте: я никуда без брата не пойду! И он без меня тоже! Так что усыновлять только вдвоём сразу!
— Я не усыновлять…
Девочка согнала с себя птицу и начала собирать карандаши. Для них у неё было несколько глубоких жестяных банок — в таких на Рождество дарили печенье лет сорок назад.
Брат лисицы не пошевелился, даже не открыл глаза, хотя явно не спал — это было видно по излишне глубокому, размеренному дыханию. Септима грешным делом подумала, что у мальчика и правда не всё в порядке с головой. На памяти Вектор ни один ребёнок не мог столько времени пролежать совершенно без движения, не реагируя ни на звуки, ни на птичьи когти.