«Секундочка» вполне предсказуемо растянулась на пять, десять, а затем и вовсе разрослась до получаса: поиск необходимой настойки занял неоправданно много времени, хотя Лили думала, что всё дело было в том, что мадам Помфри не хотела в одиночестве оставаться в медчасти. Чтобы «не проводить время понапрасну», как сказала медсестра, нежданные, но оттого не менее желанные здоровые посетители получили по чашке с исходящим паром травяным настоем. Помфри ходила туда-сюда по светлой комнате, шумно и весело шебуршила в шкафах и тумбах в поисках нужной настойки, хлопотала как-то совсем по-домашнему. Снейп и Вектор, явно хорошо знающие привычки медсестры, пили предложенный напиток из белых чашек, сохраняя при этом скорбные и смиренные выражения лиц. Эвансы же, сытые и довольные вердиктом мадам, изредка дули на дымящуюся поверхность зеленоватого отвара, но пить не решались или же просто не хотели.
Пребывая в блаженном ничегонеделании, дети почти уснули под не имеющий конца монолог-щебетание мадам Помфри. Но, как и любое мгновение в мире, это, полное спокойствия и сонного блаженства, было весьма грубо нарушено распахнувшейся настежь дверью; тяжёлое белое дерево врезалось в стену с оглушительным грохотом и едва не слетело с петель. В медчасть, явно позабыв о своём возрасте, вбежал Дамблдор, несший на руках что-то красно-бесформенное. Следом за директором медленно вплыла Минерва МакГонагалл, больше похожая на собственный призрак.
Снейп сорвался с места так резко и быстро, что на мгновение Лили показалось, будто бы её таинственный профессор взлетел на мантии-крыльях. Профессор Вектор, точно осознавшая, что произошло, подбежала к МакГонагалл. Усадив женщину на ближайшую койку, Септима принялась что-то спрашивать грозным тоном у бессмысленно пялящейся на директора Минервы. К удивлению детей, о которых взрослые уже забыли вовсе, будто по волшебству, профессор Трансфигурации неожиданно очнулась от шока и принялась что-то горячо и быстро бормотать, вцепившись в мантию Вектор и отчаянно не желая взглянуть на коллегу.
«Не туда смотрим», — почему-то подумала Лили. Она проследила за направлением взгляда МакГонагалл и повернулась к мадам Помфри, что возилась рядом с кучей чёрных тряпок, слишком мокрых и капающих красным.
— Мертва, — вынесла вердикт растерявшая все улыбки Помфри.
Снейп с неразборчивым шипением шумно вздохнул, Вектор поморщилась от силы, с которой Минерва сжала её локти.
— Что значит «мертва»? — переспросил директор, дёргая себя за бело-красную бороду.
— «Мертва» значит «мертва», Альбус. У неё отсутствует половина черепа, и вы ещё хотите, чтобы бедняжка радовалась жизни? О, Мерлин и Моргана, примите малышку в Авалон… Мертва.
Приглядевшись получше, Лили опознала в одной из маленьких красно-чёрных кучек прядки волос, крепившихся к мелким, величиной с монету, фрагментам скальпа. От этого Лили стало так плохо, что она едва не лишилась чувств; заметив это, Эванс поспешил вывести сестру из медчасти. Они осторожно обходили кровавые следы на полу, перешагивали через осколочки кости, высоко поднимая ноги, и с каждым новым шагом в груди девочки будто распускался цветок осознания. Обнаруженный на полу чёрный дневничок, вероятно, выпавший из кармана мантии мёртвой ученицы, окончательно прояснил ситуацию: отвечать на уроках Гермиона Грейнджер больше не будет.
Нечем. Нет половины черепа.
Лили позволила вывести себя на улицу, где холодный воздух привёл её в себя настолько, что она смогла сфокусировать своё внимание на строгом чёрном дневнике.
Открыв книжку, гриффиндорка едва успела подхватить выпавшее письмо, прежде чем оно упало на серую сырую землю.
— «Дорогие Джин и Грегор», — прочитал Эванс, забрав пергамент из трясущихся рук сестры. — «В школе всё»… «В школе всё хорошо. Меня немного задирают, но я привыкла. Сейчас я пишу это письмо, сидя в классе чар — тут так замечательно!»
Лили захрипела, беспомощно опираясь о плечи брата. Глаза Эванса, необычайно яркие, живые, с пульсирующими зрачками, метались из стороны в сторону, пока мальчик читал письмо бедной мёртвой девочки, которое она собиралась отправить своим родителям. Вероятно, Гермиона шла в совятню, когда ей размозжили голову.
— «Я люблю вас», — прочитала Лили вместо брата последнюю строчку письма. — Я люблю тебя, Эванс.
Её брат выглядел совсем растерявшимся, не понимающим, что происходит вокруг него.
— Я не хочу умирать, — невпопад ответил мальчик, испуганно смотря на сестру. — Это так…
— Ужасно? Несправедливо? Отвратительно?
— Страшно.
Лили уткнулась лбом в плечо Эванса. Почему-то её разбирал мучительный, сухой смех.