Кое-как добравшись до выключателя, при свете лампы осмотрел пострадавшую ногу. К счастью, осколок вошёл в стопу неглубоко, и вытащить его не составило труда. На полу образовалась небольшая кровавая лужица; недолго думая, схватил первое, что попало под руку ― одну из многочисленных кружевных вязаных салфеток ― и перевязал пульсирующую огнём рану.
Тётя вбежала в комнату, вероятно, разбуженная грозой:
― Митя, что случилось?
― Кажется, порывом выбило стекло... Не волнуйся, завтра вызову мастера, и всё починим.
― Да бог с ним, со стеклом, ты-то как?
― Немного оцарапался, но всё уже в порядке. Тётя, где у тебя йод и бинт, надо обработать рану, что ты молчишь?
Тётя Катя повела себя как-то странно ― она, не отрываясь, смотрела на мою забинтованную ногу.
― Как ты мог, Митя? Это же ручная работа, знаешь, как мне дорого это кружево, сколько сил я на него потратила? Боже, загубить такую вещь...
― Прости, пожалуйста... Я плохо соображал, схватил первое, что увидел, ― моё лицо горело от стыда, ― уверен, в хорошей химчистке с этим справятся...
― Да ты с ума сошёл! Ни за что на свете не отдам ценную вещь этим бездарям ― сама справлюсь. Давай, снимай быстрее...
― Но, Катя, может, сначала йод...
― Снимай, кому говорю, ― она не на шутку рассердилась, и, честно говоря, раньше я никогда не видел такого выражения на её прекрасном и добром лице. Она была лишь на три года меня старше, и я относился к ней, скорее, как к кузине ― тётей называл в шутку, обычно обращаясь попросту ― Катя. Расстроенный, начал осторожно разбинтовывать ногу.
― Да что ты там копаешься, болван? ― Катя села рядом на кровать и начала энергично стаскивать кружево, нисколько не волнуясь, что вновь открывшаяся рана причиняла мне боль. А дальше повела себя ещё более странно: прижав окровавленную салфетку к щеке, оставила на ней красную полосу, восхищённо прошептав:
― Спасибо, малыш!
Вот это меня насторожило. Катя никогда не употребляла подобных слов, считая, что обращаться так к взрослому человеку ― глупо. Я только сейчас начал понимать, что, кажется, она сегодня слегка не в себе. Может, выпила лишнего?
Всё, что произошло дальше, до сих пор оставалось выше моего понимания. Катя показала рукой на дверь, и мне пришлось сначала скакать на одной ноге, а потом, опираясь на пальцы, спускаться по лестнице на кухню. Там в аптечке я, наконец, нашёл всё необходимое. Закончив с перевязкой, взял веник, решив вернуться в комнату и подмести осколки.
Подниматься на второй этаж было тяжело, нога пульсировала, но я всё равно пошёл. Однако, открыв дверь, попятился от неожиданности: Катерина лежала на полу, как кошка, слизывая с паркета мою кровь...
― Не пропадать же добру? ― увидев меня, она засмеялась, продолжая делать это.
Меня чуть не вырвало, я шагнул назад, совсем забыв о лестнице, поскользнулся и... очнулся уже в больнице.
На счастье, упал я очень удачно ― отделался парой синяков и шишкой на голове ― ни переломов, ни каких-либо увечий. В палате было светло и чисто, у койки сидела тётя Катя и смотрела на меня с жалостью: