А, кстати, законом.
— Теан, — обратилась я тихо.
— А?
По-моему, он уже спал, или хотя бы дремал, а я его разбудила. Свинья я. Впрочем, разве это сенсационная новость?
— А почему ты не обратился к страже?
Ещё большая свинья, я знаю.
Теан проснулся. Вера встрепенулась. Кажется, я придумала хороший вопрос.
Он задумался, и это был первый признак того, что я попала в точку. Ведь правда. Любой нормальный человек, даже маг, даже архимагистр, в первую очередь с такой ситуации обратится к городской страже. Если архимагистр, то даже возможен вариант обращения лично к царю. Конечно, у нас в стране маги не имеют большой власти, но архимагистры-аристократы с царём, наверное, должны быть знакомы…
— Вы будете смеяться, — Теан придумал ответ, — но я забыл.
Вера, кажется, действительно улыбнулась… но в любом случае тут же посерьёзнела.
— Теан, милый мой, тебе никто никогда не говорил, что идиотов в архимагистры не берут? — нежно вопросила добрая я.
— Нет, — спокойно ответил он, изобразив очень честные глаза.
— Теперь вот я сказала.
Вообще-то, мог бы и правда поприличнее ответ придумать, а то как-то обидно даже, как будто он нас совсем за идиоток держит. Нет, мы, конечно, не то чтобы не, но он-то об этом ещё не успел узнать.
— Я за тебя безумно рад.
— Я тоже за себя рада. И теперь у меня есть ровно два варианта развития событий. Либо ты что-то скрываешь и не желаешь вмешивать закон в свои разборки, потому что дело и с твоей стороны нечисто…
— Либо дело нечисто настолько, что тобой заинтересовалась тайная служба, — бесцеремонно добавила Вера, — и живность эта тут плодится с её ведома и одобрения. Потому что кто-то — из службистов — ищет тебя по крови. Как ты на это смотришь?
Честно говоря, я очень надеялась на первый вариант, на свой, спокойный. Очень. Очень. Не зря же Высыльными назвали аж целые горы. И не зря же с Высыльных гор и предгорий валом валила разномастная нечисть. И не зря же иногда из той же Душицы, или полноводной Легиёвицы, текущей с гор, или из Легновского озера, в которое она впадала, вылавливали иногда рыбаки бледно-зелёные костлявые трупы с выбитыми зубами. И тут же хоронили в земле под корнями вековых дубов, ставя самодельный дубовый же крест, старательно окропляя святой водой и самостоятельно читая молитвы. Священника, впрочем, не звали — боялись. Боялись, что анафему объявит, а потом могут и из села изгнать — слишком страшно. На самом деле, конечно, опасность была совсем не в этом, но кто же о ней вслух скажет? О тайной службе боялись даже думать, а потому охотно верили во всё, что угодно, кроме реальности. Но дела это тем более не меняло. Суеверия, связанные с жертвами лагерей, были разные — жители сёл поближе к горам просто считали, что трупы такие нечистая сила приносит, да выловившего собою оскверняет. Если подальше от гор, то считали, что это дурной знак, и огромное несчастье приключится если не со всем селом, то хотя бы с семьёй неудачливого рыбака. Если же рыбка ловилась ближе к центру страны, то рыбак твёрдо верил, что вскоре так вытащат и его. Знал, вернее. В центре уже не было много места глупостям.
На самом деле, можно было считать, что всё это россказни и суеверия. Можно было и верить, что никакие люди тут не при чём, а просто в горах находится какая-то неизученная аномалия, а то, что туда преступников всяких ссылают — так это, быть может, вообще специально, чтоб им сбегать потруднее там было. Но тайная служба царя всё же была не той службой, с которой можно было шутить.
Ну, не для меня, конечно. У меня отчим. Он и меня вытащит, и наверняка Веру. Если не узнает её самой страшной тайны, конечно.
— Второе, — ехидно выдала судьба, притворившись серьёзно-удручённым Теаном.
— Отлично. И что же ты натворил? — категорично задала Вера мой вопрос. Мысли прочитала, не иначе.
— Сказал, что царь неправ.
— Логично. А поподробнее?
— Высказался в защиту повешенных недавно якобы заговорщиков. Ну, на суде.