Задумчиво потыкав пальцем в аккуратный бантик, перетягивающий горловину кошеля, барон, остро сожалеющий о том, что не может чем-нибудь обернуть руку, вытащил из тайника ритуальный кинжал. Зазубренное лезвие резало бархат крайне неохотно, и дырку подходящего размера проковырять никак не удавалось. А потом Оввер как-то особенно удачно дернул запястьем, и кошель разлетелся практически пополам. Зажатые в ладони монеты остались на месте, а вот остальные радостно запрыгали по столу и полу, отыскивая щели, в которые можно закатиться. Барон попытался проследить за ними взглядом, чуть не заработал косоглазие, и решил, что именно раскатившиеся монеты на взятку и пойдут. Засунул оставшееся обратно в сейф, запер, хозяйственно подергал дверцу — ни к чему искушать оставшихся в замке слуг, и принялся ползать на карачках по кабинету, собирая разбежавшиеся финансы. Занятие оказалось забавным — призрачная рука без труда пролезала в любую щель, но при попытке вытащить монету начинала застревать, отчего Овверу неизменно вспоминалась старая басня про лису, засунувшую голову в кувшин.
Но все это меркло перед необходимостью написать сопроводительное письмо.
Убив больше трех часов и почти весь запас перьев на записку в две строчки — некая леди Танила Чиди из Такада просила королевского посланника задержаться на сутки, чтобы помянутая леди Танила успела собрать необходимые для отправки документы и должным образом составить письмо для Его Величества (и принести вторую, куда бОльшую часть вознаграждения для доброго гонца, разумеется), — Оввер решил проверить, как дела у эконома. Времени достаточно прошло, какой-то результат должен уже быть.
Замок, и без того малолюдный, поразил вышедшего из кабинета Овера какой-то особенной, совсем уж мертвой тишиной. Ни далеких, слышимых только призраку бряканий с кухни, не прекращавшей работу даже в самые трудные для замка времена, ни переклички стражи на стенах, ни ржания лошадей. Вихрем пронесшись до служебного крыла, барон принялся распахивать одну дверь за другой. Каморки прислуги радовали глаз пустотой. В одних валялись брошенные или забытые в спешке вещи, из других рачительные жильцы забрали не только свое, но и хозяйское. Комнаты, принадлежащие эконому, относились ко второму типу.
— Трус! Скотина поганая! — Развернулся на каблуках барон и припустил во двор. Понятно теперь, с чего этот престарелый крысеныш вдруг успокоился — решил не ждать нового хозяина, а обобрать старого и смыться к родне куда подальше. Все равно искать и разбираться никто не будет. — Убью паскуду!
Каменные ступени внезапно закончились, и призрак выскочил сквозь входные двери на крыльцо. В мягких летних сумерках было видно, как последние четыре фигуры, кажется, поваров, волокут тюки с добром (вряд ли своим) к надвратной башне.