— В кабинете, на втором этаже. Но сперва я попрошу вас помочь в одном деле, — пользуясь неожиданно одинаковой плотностью, барон увлек даоин ши в коридор, проигнорировав и лестницу на второй этаж, и слабые попытки сопротивления. — Понимаете, записи в родовой книге должен делать обязательно живой человек, и желательно (хотя и не обязательно), чтобы это была женщина.
— Я не человек! — Попыталась воззвать к разуму призрака Дариона, уже сообразившая, куда направляется барон, но еще не решившая, следует ли потакать его безумным идеям и своему любопытству.
— Ничего, главное, что живая, — заверил Оввер, свободным плечом налегая на тяжелую дверь родового святилища.
Вырезанные на дубовом полотне лики предков, казалось, неодобрительно смотрят на будущих святотатцев. Леди поежилась под их пустым тяжелым взглядом, и напомнила себе, что барон сам уже давным-давно предок, и знает, что делает, а Оввер в который раз подумал, что городскому плотнику, который ваял это безобразие, надо было руки оторвать. И вообще, следить за исполнением такого заказа лично, а не переваливать на управляющего — знатное уродство, сделанное из мореного дуба, который не брало ни время, ни сырость, ни жучки-древоточцы, грозило пугать еще не одно поколение посетителей.
Небольшой круглый зал, рассчитанный только на членов семьи, решивших пообщаться с предками, да на жрицу Жизни-Вамааны (в Карди они предпочитали не появляться вот уже четыре поколения, но маленькую нишу с креслом никто заделывать не стал), встретил посетителей затхлой сыростью и полумраком. Протапливать его и выносить гобелены на просушку перестали уже очень давно, с рождения Ралто, пожалуй, и родовую книгу от зарастания плесенью спасали только старые, уже начавшие расходиться бахромой чары.
Дариона подошла к стоящему посреди зала пюпитру, на котором лежал небольшой, чуть больше пяди высотой, пухлый томик. Рядом нашлась заботливо откупоренная чернильница со свежими чернилами и перо. Барон прошел дальше, взял с жреческого кресла массивную нагрудную цепь, выпутал из гербовых звеньев запутавшуюся зубцами баронскую корону, нацепил их на себя и пристроился за плечом леди.
— Открывайте и пишите.
— А мне защита позволит? Я же не жрица и не член семьи. — Странные человеческие заклинания, пронизывающие темный переплет, лохматились силовыми каналами и отчетливо трещали — то ли от старости, то ли от готовности ударить. Выяснять это на своих руках не хотелось.
— Позволит, конечно, — не страдающий от сомнений призрак потянулся через ее плечо и сам откинул обтянутую бычьей кожей крышку. — Недаром же я из хранилища баронские регалии притащил. В моем присутствии в ней может делать записи кто угодно. Это писать она мертвым не дает, а в системе опознания хозяев насчет "живой-не живой" ничего не сказано, только чтобы помянутый хозяин прошел ритуал вступления во владение баронством, был в сознании и не был против записей.
— Понятно. — Леди аккуратно перелистнула желтоватые пергаментные листы, исписанные темно-коричневыми чернилами. Рождения, свадьбы, принятия в семью, изгнания из рода. Смерти. — Кстати, а записи о смерти барона Ралто нет.