Но это были безумные мечты. Погода была великолепной; море походило на зеркало из голубой стали; а что касается огня, то, казалось, шансов на это было не больше, чем если бы Сеаборо-корт был построен, как дворец О'Донахью, на дне озера Килларни.
Наконец наступило утро, — я думаю, это было четвертое или пятое после моего приезда, — когда мы собирались провести долгий день на воде на яхте сэра Джеффри. Компания состояла из миссис Макферсон, преподобного Клемента Стоуна, капитана Брюера, мисс Кэрью и меня. Бьюкенен, как капитан своей собственной «посудины», взял управление ею на себя. Лорд Шербрук, страдавший морской болезнью, и леди Бьюкенен с детьми, предпочли остаться дома.
Мне кажется, я никогда не видел такого великолепного утра. К восьми часам мы снялись с якоря и позавтракали на борту. Все были в самом приподнятом настроении. Море было невообразимо голубым и таяло в золотистой дымке на горизонте. Восхитительный воздух дул с юга, и время от времени на воде появлялись ямочки, как на щеках от улыбки. Берег незаметно отступал; серые чайки мелькали в промежутках между нами и небом; яхта скользила с наполовину заполненными ветром парусами, как игрушечный кораблик по листу бумаги, изображающему море. Мы направлялись на романтический маленький островок у побережья Нортумберленда, примерно в двадцати милях к северу от Сеаборо-корт, где собирались устроить пикник — просто островок, сказал Джеффри, едва ли полторы мили в окружности; на нем имелись три или четыре рыбацких домика, около дюжины жителей, роща, горсть травы и несколько овец. Никто никогда туда не ходил. Он не был нанесен ни на одну карту. У него даже не было названия. Что может быть восхитительнее?
Мы скользили по поверхности воды, смеясь, разговаривая, наслаждаясь морем и солнечным светом; нас очень позабавило гениальное изобретение сэра Джеффри для управления его яхтой. Он был полон энтузиазма, показывая его, объясняя и демонстрируя в действии снова и снова. Он заверил нас, что это было самое полезное, самое удивительное, самое важное улучшение, какое мир видел за последнюю четверть века. Оно действительно казалось очень остроумным. Сейчас я не имею ни малейшего представления о том, что это был за механизм, но в то время я понимал его достаточно хорошо или думал, что понимаю. Все, что я помню об этом, — это своего рода каркас, закрепленный примерно на полпути вниз по грот-мачте, служащий, я думаю, для того, чтобы собрать большое количество веревок вместе, откуда они тянулись ниже, через крышу абсурдно выглядящей маленькой сторожевой будки в середине палубы. Внутри этой сторожевой будки был запутанный лабиринт блоков, петель и концов веревок с узлами; это больше походило на очень маленькую колокольню с огромным количеством колоколов, чем на что-либо другое, что я мог придумать.
Так прошел первый час или два, в приятном безделье тех, кто находился на борту яхты. Около половины одиннадцатого ветер немного посвежел, и три или четыре крошечных облачка, белые и пушистые, похожие на стаю лебедей, показались из золотистой дымки и поплыли по небу. Затем паруса наполнились ветром, под носом нашего судна появилась рябь, и наше продвижение заметно ускорилось. К одиннадцати мы рассекали воду с невероятной скоростью, рассыпая бриллиантовый дождь при каждом погружении форштевня и оставляя за собой кремовый след, который расширялся и исчезал за кормой. Каждая маленькая волна к этому времени обзавелась пенным гребнем, а небо пересекала длинная процессия величественных, переливчатых облаков, которые с каждым мгновением становились все гуще и многочисленнее. Затем ветер переменился на один-два румба, и яхта начала качаться гораздо сильнее, чем это было приемлемо.
Я подошел к Джеффри, находившемуся в «сторожевой будке» и увидел, что он покраснел, разгорячился и звонит, как мне показалось, неистовым звоном во все воображаемые колокола сразу.
— Яхта ужасно качается, мой дорогой друг, — сказал я. — Она, кажется, не так твердо стоит на киле, как в прошлом году. Что с ней такое?
— Ничего, — ответил мой друг, по очереди отчаянно хватаясь за два или три разных каната, как будто хотел повеситься и нащупывал самую прочную веревку. — Яхте ничего не угрожает, — вот только эти шкивы работают не так, как должны. Я пытаюсь немного привести ее в чувство, и…
Его объяснение прервал сильный рывок, за которым последовал негромкий вскрик миссис Макферсон.
— То есть, насколько я понимаю, у всех нас есть все шансы пойти ко дну?
— Я не понимаю, почему система работает плохо, — простонал бедный Бьюкенен.
— Действительно, система! — сердито воскликнул я. — Разве можно подвергать опасности жизни своих друзей из-за какой-то системы? К черту вашу систему!
В этот момент путаница, какой бы она ни была, поддалась его усилиям — грот повернулся в нужном направлении, и маленькое суденышко, снова оказавшееся под ветром, помчалось дальше, как и прежде.
Бьюкенен глубоко вздохнул и вытер пот со лба.
— Ничего не говорите об этом остальным, Фил, — поспешно сказал он. — Мне очень жаль — я потрясен и сожалею больше, чем могу вам выразить. Правда в том, что эта штука работает не так, как я надеялся, и… и наше положение только что было… действительно, на мгновение или два, было опасным.