Голос реки сегодня был особенно громким.
Вода гремела, шипела в водоворотах между камнями, рыдала россыпью брызг. Тартеш остановился, не дойдя до дома, прислушался.
– Река, дай мне совет, – попросил он чуть слышно. – Что мне делать? Позабыть об их словах или вернуться и разузнать?
Река пенилась и грохотала, почти невидимая в ночи. Луна взошла над черными изломами гор – тонкий, стареющий серп, еще несколько дней и исчезнет вовсе – но ее света было мало даже для глаз Тартеша. Русло реки сейчас казалось пропастью, а деревня, раскинувшаяся на берегу стала призрачной и молчаливой.
И все же она не спала, и чуткий слух Тартеша ловил отзвуки ее жизни: мычание коров во внутреннем загоне, шорох шагов, неразличимое эхо голосов и чей-то заливистый смех – он доносился с другого конца селения, от самой изгороди. Тихонько скулил соседский пес, – он привык к Тартешу и днем приветствовал радостным лаем, но ночью пугался и выл.
Люди не пугались даже ночью.
Каждый вечер он приходил к дому старейшины за положенной долей крови, и сидевшие возле крыльца всегда спокойно приветствовали Тартеша, шутили, обсуждали дела деревни. Но сегодня замолкли, когда он подошел.
Заметили Тартеша не сразу – он ступал легко и бесшумно, в такт кипящей внизу реке, и успел услышать обрывок беседы.
– В самом деле? – Голос старейшины звучал недоверчиво, но без насмешки.
– Клянусь! – Химиш ударил себя кулаком в грудь, и на миг Тартешу стало видно, как кровь у того расходится от сердца, бьется на горле и запястьях. Жажда уже подступила. – Торговец не врал, они правда сумели!
– Сильное колдовство, – завороженно проговорил Джанит и тут увидел Тартеша.
Все трое отмахнулись от расспросов, а старейшина сказал:
– Всего лишь глупые слухи, сильный. Не засоряй ими слух, пей.
Никогда прежде они не отказывались пересказать слухи и нелепые россказни. Можно было настаивать, но жажда уже царапала горло, а Джанит протягивал открытые запястья, – он не сцеживал кровь, любил укусы.
Утолив жажду, Тартеш на время позабыл обо всем, и лишь теперь, по дороге домой, остановился, терзаемый сомнениями.
Река грохотала, неслась по камням, и Тартеш развернулся, пошел вниз по течению, прочь от дома.
Поступь стала еще тише, Тартеш уже не слышал собственных шагов. Крался незаметно, ступал из тени в тень, представлял, что вокруг не родная деревня, а стойбище врагов, – тех, что приходили несколько лет назад. И за десять лет до того, и раньше, и еще раньше… Приходили, но не могли ворваться в деревню, поджечь изгородь, захватить коров и женщин. Тартеш всегда успевал пробраться в их стоянку, – сперва вместе с отцом, а позднее один, – и пролить кровь, посеять ужас, отогнать врагов прочь.
Воспоминания и свежая кровь кружили голову, и Тартеш почти позабыл, где он на самом деле, и, наверное, потому и сделал, то, что сделал.
Спрятавшись в самой чертой тени возле крыльца, он ждал, а когда появился Химиш, – выскользнул ему навстречу, сковал чарами.