Харта понял, что сам плачет – от страха за Джаянти, от ненависти к себе. Сколько раз он видел, как тоска терзает ее, гонит в чащу – и не понял, не понял ничего. Зачем он живет, если не может помочь?
Джаянти вдруг вскинулась, встряхнула его изо всех сил, воскликнула:
– Держишь! Держишь на этом острове, у своей реки – не могу уплыть, не могу уйти. И зачем – незачем идти – давно нет моей души, растворилась ушла. – Ее голос стих, превратился в еле слышный шепот. – Так и я растворюсь, когда-нибудь... Тысячи течений украдут мои мысли, взгляд погаснет в пелене дождей, память унесет половодье. Останется лишь искра, последний луч. Тогда я шагну за борт лодки, уйду на дно. На самое глубокое дно, туда, где вода тяжелее гор, где всегда ночь... Там я останусь, там стану морем.
– Нет, нет. – Харта обнял ее крепче, словно вокруг уже было море. Слова горчили в горле, соль была на губах. – Мы найдем твою душу. Давай отправимся прямо сейчас. Вниз по реке, и потомв море, и...
– Глупый! – Джаянти ударила его, ногтями вспорола щеку. – Не слушал меня! Если бы тебя не любила, как бы ты держал меня? Живу здесь, чтобы ты не потерял свою душу. Должен поклясться мне, клянись!
– Но ты же.., – начала Харта, но Джаянти не дала договорить, повторила:
– Клянись. – Голос ее звучал яростно, неумолимо, боль вгрызалась со всех сторон. – Клянись, что не покинешь остров, пока не услышишь голос родника в море. Клянись, что не ступишь на чужую землю, если не различишь в ее водах голос своей души. Клянись, что не уплывешь в открытый океан, пока не научишься следовать за своим ручьем, узнавать его среди тысячи течений.
И Харта клялся, снова и снова, клялся так долго, что солнце опустилось, заглянуло в западное окно. Вечерний свет лег на лицо Джаянти, и она улыбнулась. Стало тихо, словно горе не бушевало тут, словно море не обступало со всех сторон.
Казалось, клятва исцелила, успокоила Джаянти. Харта страшился дождей, с тревогой смотрел в небо, но и когда настала зима, Джаянти редко уходила одна, почти не пропадала в чаще. Вместе с Хартой шла к роднику, и они часами сидели там, у бегущего потока. Капли барабанили по листьям, стекали по коже, полноводный ручей бурлил вокруг камней, а Джаянти рассказывала. Лишь изредка ее голос ломала боль – почти все время он тек спокойно, ровно, как колыбельная в сумраке леса. Вновь и вновь Джаянти объясняла, что их души хранит вода, и она же зовет их в путь: «Солнце и кровь – опоры жизни, а вода – основа души, но не у всех, лишь у нашего рода». Харта слушал о чужих землях, о других ракшасах и их обычаях, и думал: «Я помогу. Смогу помочь. Иначе зачем я рядом с ней?»
Луна росла и убывала, время шло. Дожди кончились, и однажды Харта проснулся от одиночества, от тягостной боли в сердце.