День клонился к вечеру, и город наводнили довольные и загорелые туристы. Они неспешно прохаживались по улицам, с вялым интересом разглядывая витрины магазинов, вывески ресторанов, сидели на скамейках в парках, толкались на индейских базарах, присматривая диковинные сувениры для своих родственников и друзей.
— Чёрт, хорошо им всем, — сказал Рихард.
— Кому? — не понял Шнайдер
— Туристам. Отдыхают, по барам ходят, а мы едем чёрт знает куда, искать сами не знаем что.
— Я тоже был таким туристом всего две недели назад. Рихард, не завидуй чужому счастью.
— Да не завидую я, так, просто обидно. Я здесь впервые, но ничего так толком и не увижу, кроме этого вонючего аэродрома. Чего мы там в темноте найдём? Ты хоть знаешь, что искать? Я уж не спрашиваю, где…
— Понятия не имею, но мне кажется, что мы приедем на место и всё сразу поймём. Ты не помнишь, эта девушка, она может тебе что-нибудь говорила?
— Я ничего не помню. Совсем. Словно стёрли всё, чернота, пустота. Ни проблеска воспоминаний. Может, я, когда падал, головой ударился? — Рихард потрогал затылок, провёл рукой по волосам. Перед выходом он привёл себя в порядок и даже умудрился кое-как поставить ёжик.
— А голова не болит?
— Нет, разве что тяжёлая, но не болит.
— Значит, всё в порядке, — сказал Шнайдер и выглянул в окно.
Город остался позади, и теперь они ехали по широкой заасфальтированной дороге. Машин почти не было, лишь где-то впереди виднелся ярко освещённый экскурсионный автобус, да позади медленно ехала чёрная колымага с выключенными фарами. Зажглись редкие фонари, и Шнайдер видел, как в их свете вьются сотни мелких мошек.
— Мы уже скоро приедем, давай, если хочешь, когда вернёмся, сходим куда-нибудь. Я же не обязан из-за этой дамочки-приведения сидеть безвылазно дома. Да и ты тоже, — сказал он, повернувшись к Рихарду.
— Нет уж, спасибо большое. Сходили с утра в кафе, очень приятно отдохнул. Мне что-то больше не хочется слышать проповеди, раздающиеся из-под крышки унитаза, хватило на всю жизнь.
— Да ладно тебе, забудь уже. Она обычно не такая шумная, просто ты зря телефон свой расколотил, видимо, ей больше ничего не оставалось. Она хотела, чтобы ты поверил.
— Ну, ну, — Рихард закатил глаза, — поверил, тоже мне. Почему ты её защищаешь? Я, между прочим… — он не договорил, потому что машина вдруг резко остановилась. Шнайдер посмотрел в окно, но аэродрома не увидел.
— Эй, в чём дело, поехали дальше! — сказал Рихард, но, вспомнив, что водитель не говорит по-английски, стал махать рукой, указывая на дорогу.
Таксист сидел словно истукан, не реагируя на своих пассажиров. Вдруг он громко и как-то по-женски взвизгнул, осенил себя крестом, резко крутанув руль в сторону, вдавил педаль газа и стал разворачиваться.
— Эй, что происходит! Стой, амигос. Куда ты едешь? Тормози, идиот!
Рихард перегнулся через сиденье и попытался крутануть руль в обратную сторону. Таксист повернулся и со всей силы ударил его по лицу. Рихард опешил и сел на своё место, прижимая руку к разбитой губе.
— Дьявол, там дьявол! — закричал водитель по-испански и стал указывать рукой куда-то вперёд, при этом продолжая разворачивать машину.
Шнайдер заметил, что старая колымага, ехавшая сзади, резко остановилась и тоже сдаёт назад. Он посмотрел на Рихарда, увидел кровь, сочащуюся из-под его пальцев, посмотрел на широкую спину водителя, заметил, что его рубашка подмышками вымокла от пота, посмотрел на дорогу и, словно во сне, протянул сильные руки и, схватив водителя за шею, стал душить его. Водитель захрипел, отпустил руль, вцепился пальцами в руки Шнайдера, пытаясь разжать мёртвую хватку барабанщика, стал елозить на сиденье, но вырваться не удавалось.
— Выпусти нас из этой машины, сейчас же, — прохрипел Шнайдер, наклонившись к самому уху водителя.