— Он не умирает, просто потерял сознание, — пробормотал, сосредоточенно всматриваясь в Сашу, куда-то глубже, чем должен видеть человек. Убрал пистолет, тяжело дышал, сам побледнев. — Твою мать, всю ауру себе перепутал, ты посмотри на нити, — вдруг охрипшим голосом прокаркал он.
И без лишних раздумий он подался вперед, уверенно ухватил Влада за руку, и они резко рухнули в общий боевой транс, за грань мира; реальность вывернулась наизнанку, подставляясь под взгляд. Здесь живо бились лей-линии, кровеносная система мира, и выла напряженно магия, растерзанная чьим-то неаккуратным, топорным колдовством — отзвуки вспышки, прогремевшей здесь, вырубившей свет. Задыхаясь от резкости чувств, Влад приходил в себя; он привык давно к силе Смерти, сдержанной, но способной перевернуть весь этот напоенной магией город, и все равно каждый раз боязно было касаться ее, оглушительной, с жадной ласковостью льнущей к рукам. Кивнув друг другу, они с Яном взялись распутывать ауру Саши Ивлина, напоминающую лохматый клубок разноцветных нитей.
За долгую работу в Инквизиции Влад прежде такого не видел: у Саши как будто не было своей ауры, а вместо нее — обрывки сотен чужих, совершенно несочетаемые, немыслимо разные нити. Пряжа мира искрила, билась в агонии, стоило к ней прикоснуться. Усилием удерживая ее в спокойствии, Ян позволял ему ткать на изнанке, складывать ниточки похожих оттенков, сочетать их, выкладывать причудливый узор. Золотой, солнечный, потом огненно-рыжий — едва лег; плавно цвет перетек в киноварь, алый, рубиновый, кармин… А следом — вдруг всполохи синего. С трудом удержали: ткань ауры напряженно задрожала.
— У людей не может быть таких аур, — просипел Влад. — Они, блядь, одного цвета. У всех.
Он взглянул на собственные руки в боевом трансе — алая каемка вокруг. Больше ее у сердца, вокруг спины, точно крылья, нимбом вокруг головы, но все — насыщенный красный цвет, всегда яростно пылающий. Серебряные ниточки в его ауре — намертво впаянная, добровольно отданная и принятая душа Яна: металлическая, с бьющимися на ней искорками, но совершенно спокойная, надежно-стальная на вид. Он знал и ауру Кары, насыщенно-черную, и пастельные мягкие цвета Ишим. И ни разу не встречал такой разброс всех мыслимых человечеством оттенков.
Вздохнув прерывисто, хрипато, Саша пришел в себя. Распахнул глаза и в ужасе шатнулся прочь от их искаженных боевым трансом лиц; Влада так и тянуло расхохотаться: он знал, как по-звериному выглядит его лицо сейчас, с алыми радужками глаз и клыками. Помотав головой, точно мокрый пес, он вернулся в привычный человеческий мир, утащил за собой Яна уверенно, с привычной радостью глядя, как растворяется в его глазах мрак Бездны, возвращая светлую синеву.
— Что это было? — резко спросил Ян. Он испугался за мальчишку больше, чем мог бы показать, Влад чувствовал это по контракту, еще бьющемуся в ужасе; сорвался на крик: — Стажер Ивлин, отвечать, когда требует старший по званию!
Вид у Ивлина был ошарашенный, полностью несчастный. Наверное, падая, он уже не верил, что увидит мир, приготовился очутиться в Аду духом… Носом шла кровь, но он этого не замечал, дышал ртом отрывисто, по-собачьи. Джек, казалось, не дышал вовсе, стлался к полу, обходя его. Боком прижался к Яну, который потрепал его по загривку механическим жестом.
— Я иногда… вижу прошлое, — неохотно, заплетающимся языком признался Саша, держась за голову. — Я почти не могу это контролировать, хотя пытался. Сейчас я сам хотел посмотреть, но… не вышло. Обычно… это, чем бы оно ни было, пробуждается на местах смерти. Однажды нас водили в морг на практику, там меня ударила истерика. Я боялся, что вы об этом узнаете. Что выгоните меня…
И снова этот взгляд, полный отчаяния, взгляд побитой собаки; он больше всего на свете боялся быть задвинутым куда-то подальше, что вся жизнь его сведется к бумажкам и наблюдению со стороны за чужой жизнью — настоящей, непредсказуемой, будоражаще-опасной. Попытавшись представить на мести Саши себя или даже Яна, Влад легко мог его понять.
— Только реветь не вздумай, — хмыкнул он, всматриваясь в искаженное лицо Ивлина. — Никто тебя не выгоняет, ебанат, просто о таких вещах предупреждают заранее. Но ты дохуя нас напугал, знаешь? Мы ведь все-таки ответственны за тебя. Отец знает?
— Нет. Я не говорил. В тот раз соврал, что нервы, экзамены, срыв. Я правда могу остаться?
Он поднялся, уцепившись за протянутую руку Влада. Хватка у Саши была удивительно крепкая, несмотря на тряску. Влад, кусая губы, вынужден был признать: может, из него когда-нибудь что-то получится… Может быть. После всего, что узнал, он бы не смог вышвырнуть его прочь, как собирался, едва завидев у кабинета.
— Ты так хочешь служить в Инквизиции? — переспросил Ян задумчиво.
Саша сжимал кулаки, наверное, царапая сам себя. Упрямство было видно вернее всего: ему больше нечего было скрывать перед теми, кому, быть может, предстояло решить его судьбу.
— Я хотел думать, что помогу кому-нибудь этим даром. Хотя бы попытаюсь. Я бы очень хотел, чтобы он был не проклятием, а чем-то полезным, но пока никак не могу справиться.