Она похожа на внука — те же хищные черты, серый, волчий проблеск глаз и опасная ухмылка, но Яну давно спокойнее всего с ними. С адскими псами и звероватыми Войцеками.
— Мабон? — переспрашивает Ян, лениво постукивая пальцем по шершавой древесной коре за спиной, желая проверить истинность всего, что он чувствует. Листва шумит, в небе перемигиваются звезды. — Это какой-то кельтский праздник? Нет, осенний — Самайн…
— Такой взрослый инквизитор, а не знает таких простых вещей! — стариковски ворчит Катарина, и Ян запоздало вспоминает, что ей около трех сотен лет, но тут же опасливо прячет мыслишку под прочей шелухой. — Это равноденствие! — веселясь, кричит Катарина, вскидывая свою поделку к небу. Ян уже может приметить, что это нечто вроде магического посоха. — Время славить землю за урожай, радоваться и пить… Теперь уж его забыли, но когда-то я отплясывала у костров, чтобы снова был сытный год.
Работа Катарины, мерные движения ее рук, переплет песни — все это успокаивает его, и Ян осторожно прислоняется лбом к ее теплому, настоящему плечу. Не ему бояться мертвых. От Катарины пахнет лесными травами и сухим деревом, что пылает лучше всего.
— Почему бы не явиться Владу? Вас связывает кровь — должно быть, легче дотянуться, — предлагает Ян, отходя к окну. — Он будет рад вас видеть.
— Он не одинок — я рада за него, — улыбается она безмятежно, поднимая лицо кверху, позволяя лунному свету потопить ее. — Мертвым лучше оставаться подальше — наше время прошло.
— Вы боитесь?
— Возможно, — фыркает Катарина. Нож впивается в дерево. — Все время забываю, какой ты хороший инквизитор, Янек, таким милым мальчиком ты выглядишь.
— Все на это ведутся.
Пряча довольную улыбку, он продолжает наблюдать. Песня, мычанием рождавшаяся, но разносившаяся по лесу чистым звуком, затихает, обрывается, и Яну жаль терять призрачную ниточку ее мелодии.
— Меня не было рядом, когда я была нужнее всего — зачем приходить, опоздав, — горько говорит Катарина. — Всегда я жила для себя. И Смерть я обманула тоже — для себя.
— Смерти неугодно вас ловить. Может, не так уж плохо кому-то дать немного свободы от вечных правил и отправить в прогулку по мирам.
— Спасибо, Янек. Расскажи мне что-нибудь про моего непутевого внука, — просит она. — И нет ли у тебя сигарет? Пока бродила по изнанке, больше всего мечтала о вкусе табака…
Небрежно Катарина откладывает почти готовый, оточенный посох, похожий на трость, и Ян покорно ложится на колени этой удивительной женщины, чувствуя, как она зарывается тонкими пальцами в отросшие разлохматившиеся волосы — приятно, тепло.
— Спойте еще. Пожалуйста.
— Какой ты вежливый, — довольно хихикает она. — Влад всегда засыпал под эту песню.
Катарина поет, улыбаясь. А по черно-синему поддельному небу пролетают, падая, искорки-звезды.
========== 24. День превратился в ночь ==========
В Петербурге к бедствиям относятся отчасти философски. Город, который и так пытаются залить, потопить, отправить на дно, подобно полузабытой Атлантиде, переживет и грозу в новогодние праздники, и снегопад посреди летнего дня. Малейшая ошибка в магических расчетах — и на город обрушатся громы и молнии. На улочке, где живет незадачливый колдун или алхимик, вечно не рассасывается тучевой тяжелый заслон. Если не идет дождь из рыб — уже славно, а коли все же пошел, то радуйся, что он не из камней.
В тот день погода устанавливается славная, по-сентябрьски теплая, хотя перевалил за половину октябрь, дополз, дотащился тяжелой осклизлой тущей — и вдруг расцвел сказочной золотой осенью… Солнечный свет гладит по щекам, и Белка радуется, веселится. Она вытаскивает Сашу на прогулку, а на работе в кои-то веки нет завала, можно дышать полной грудью. Улыбка Белки внушает ему уверенность в завтрашнем дне. С одной половины темно, глухо, но отблески ее света заливают все…