— Ты сказал слова, да и должен я тебе, — спокойно напомнил Вольга. — Лошадь твою заел, моя вина. А ты, я погляжу, сам не доковыляешь…
— Еще как доковыляю! — заупрямился Кощей.
— Ну, не дури, — добродушно рассмеялся Вольга. — Я тебе службу предлагаю. Я виноват, что ты без клячи остался, так что довезу тебя отсюда к людям поближе. А то ведь какой другой волк тебя не послушает и загрызет…
Он разглядывал мальчишку — мрачного, замученного. Снова и снова спрашивал себя, не совершает ли ошибку: может, лучше будет, если он погибнет здесь, не переживет этот день, как не пережило ночь стойбище? Но Вольга уже чувствовал, что Кощей не сдастся — поползет, если ноги не держат, а его потом будет вина грызть, что обрек мальчишку на мучения. Да и привык он всегда отдавать долги.
— Куда тебе нужно? — с легким сердцем спросил Вольга.
— Не знаю я. В Китеж-град, разве что… — задумался глубоко, устало покачал головой. — Странное дело: думал, вот сбегу, мечтал так, а сам до конца и не понял, куда мне идти.
— Нет, Вань, отсюда до Китежа твоего несколько седьмиц бежать, не выдержишь, — проворчал Вольга. — Давай я тебя пока до Переяславля довезу, отдохнешь, а там поглядим. Если захочешь — пойдем в Китеж, — пообещал, но почему-то твердый взгляд Кощея заставил его насторожиться. Что-то недоброе в нем горело.
Вольга обернулся снова серым волком, подставил шею новому знакомцу и тихо заворчал, когда тонкие сильные пальцы вцепились в загривок. Неясная тревога все не отступала, но Вольга заглушил вой предчувствия. От Кощея пахло смертью и золой, но он надеялся, что это сотрется. Со временем.
Да и если придется довезти его до Китеж-града — не сожжет же он город на озере, право слово.
========== 2. по ту сторону реки ==========
По ту сторону реки ничего не было — ни жизни, ни смерти; так твердила мать, когда Марыська заглядывалась на молчаливые спокойные воды реки Смородины и на лес, шумящий на том берегу. Тогда Марыська кивала, склоняя голову, но все равно украдкой поглядывала.
Через Смородину стояли крепкие надежные мосты, старые, как сам мир, но ни один человек не мог на них ступить — мальчишки пытались. Поговаривали, в каждом поколении находились смелые глупцы, но невидимая ворожба удерживала и их и не давала и шага сделать на твердые доски. Марыська их видела. Потом парней схватили, отволокли в Сосновку, и староста прилюдно сек их, приговаривая, что они пытались беду навлечь на всю деревню, а мальчишки, вчера казавшиеся героями, униженно выли и стонали. Марыська всегда жалостливая была, не выдержала — побежала домой, села за прялку, чтобы успокоиться.
Она много думала про неприступные мосты и обжигающие воды Смородины-реки. Она знала, что говорили: хочешь незаметно кого-то убить — сбрось его в Смородину, выжжет до костей, праха не оставит. Но, слава Белому богу, такого уже давно не случалось, и жили в Сосновке мирно да тихо.
Только на ночь двери запирали, чтобы никакой упырь с той стороны не пробрался и не напился крови. Иногда, правда, раздавался крик заполошный: «Волкодлаки!», тогда нужно было прятаться, сидеть тихо. Волкодлаки забирали иногда скотину, а людей не трогали, и Марыська невольно думала, что им, наверное, нечего есть, раз они приходили к человеческому жилью, как обычные лесные волки, и утаскивали ягнят.
Она мечтала о Лихолесье, представляла что-то невиданное, но оставалась на месте. Храбрости у Марыськи не было ни на грош.