— Мое дело — сказки сказывать, — отозвался он с дерева. — Про кого послушать желаете?
— Про остров Буян, — ответил Кольцов. — Коротко и по существу.
— Коротко не могу, — лениво отозвался кот. — От коротких сказок даже дети не уснут.
— Тогда так: ты знаешь, что произойдет?
Баюн сощурил желтые глазища и строго посмотрел вниз:
— Про то, что произойдет — к ней! — ответил он, кончиком хвоста указывая на Гамаюн. — Ко мне — про то, что ПРОИЗОШЛО.
— Идем, — поторопила Елисеева, за рукав увлекая ректора от дерева. Разозленный Баюн — дело серьезное. Он хоть и поразумнее многих существ, но не добрее их. На части порвет и когти не сломает.
Ректор понял это одновременно с ней, едва увидел взгляд кота, в котором промелькнула на секунду ненависть ко всему живому. Демон — он демон и есть.
Какое-то время понадобилось на то, чтобы замерить магический фон в райском саду, на побережье и еще в нескольких точках Буяна. Результаты были неутешительными — магия то зашкаливала, то практически полностью исчезала. А заклинания все еще работали наоборот. Даже телепортацией не воспользуешься. Хорошо, что хотя бы порталы не вышли из строя.
Но посещение Буяна практически ни к чему ни привело: да, подтвердили, что фон зашкаливает; да взяли образцы почвы и воды; да, поговорили с местными обитателями… Но выводов пока не было никаких.
— Как Баюна потащим? — спросила Елисеева, когда они уже вошли во внутренний двор университета, угнетенные, ничего не выведавшие, но с Золотой рыбкой в аквариуме.
С ней тоже пришлось повозиться. Сначала она категорически не хотела выплывать. Потом все-таки появилась, но забираться в аквариум отказалась наотрез. Елисеева потом еще долго мрачно шутила, что пока нормальные люди желают славы и богатства, она требует, чтобы исполнительница этих желаний просто временно поменяла место жительства.
— А этим Аркадий Семенович займется, — ответил Кольцов. — Если Уайтхед разрешит, конечно.
— Да куда он денется? — усмехнулась женщина. — Он группу некромантов согласился принять, а тут пара зверюшек.
Хотелось в это верить, потому что Баюн и рыбка беспокоили Кольцова сильнее всех остальных. Другие могли выжить в райском лесу. Вещие птицы приспосабливались к любым условиям, им все равно, что доносить. Для Сирин сейчас вообще раздолье — радостных новостей нет, теперь петь о бедах будет не замолкая. А других разумных существ там нет: различные бессловесные звери — да, но они изменение магического фона не так сильно чувствуют, перекантуются и на Буяне, леших там нет, русалок тоже. Волколаки за ними присмотрят. Можно было бы Жар-птицу вывезти, но еще сожжет ненароком АООМУ, это не феникс, который раз в жизни сгорает, а потом по новой возрождается, Жар-птица огнем пылает беспрестанно.
А с этими двумя сложнее.
Золотая рыбка подвержена изменению магического фона сильнее всех остальных. У нее магия от этого фона появляется. От такой тряски с ума сойти можно. Здесь не то, что желания исполнять не сможет, сама пожелает, чтобы ее в муке обваляли и на растительном масле пожарили.
С Баюном ситуация еще хуже. Он, в отличие, от своего Ученого коллеги, не прочь иногда закусить человеченкой, так что в Англию его не хотелось отпускать. Но выбора не было. Если с Буяном, действительно, что-то случится, то кот может погибнуть вместе с островом, а этого допускать нельзя. Несмотря на свою гастрономическую любовь к людям, Баюн сказки не только для развлечения рассказывает, они у него целительной силой обладают. Таким даже Ученый из Лукоморья похвастаться не может.
Сначала Кольцов собирался первым делом связаться с Уайтхедом, прояснить ситуацию насчет животных, убедить, если у Селиверстова это не получилось, но потом ноги сами его привели к двери кабинета Кассандры.
Надежда Игоревна, отличавшаяся прозаичностью и не любившая различные догадки и предположения, кивнула на прощание и, осторожно неся перед собой аквариум, удалилась, а Кольцов постучал в дверь и, не дождавшись ответа, вошел.
Кассандра была здесь, усевшись прямо на полу, застеленным ковром. Парты были сдвинуты к стене, чтобы не мешали. В воздухе расползался горячий и тяжелый запах благовоний, смешанных с ароматом кофе. По углам ковра горели черные свечи, перед женщиной лежали разложенные рубашками кверху карты, в левой руке она держала чашку кофе, от которой и шел запах, правая рука, слегка касаясь пальцами, проводила над картами, глаза Кассандры были закрыты, а веки, накрашенные голубыми тенями, слабо подергивались.
Кольцов хотел кашлянуть, привлекая внимание, но в последний момент не стал мешать процессу.