На звук разбитого стекла тотчас же появилась квартирная хозяйка. Не подумайте, что мой вид привел ее в замешательство, нет. Она спокойно вышла из комнаты, но вскоре появилась снова в сопровождении двух учтивых молодых людей, которые ласково говорили со мной и увезли на извозчике в некий дом, где мне подлечили расшалившиеся нервы и израненную душу.
Когда я был отпущен, то решил посвятить досуг изучению повадок мотыльков и бабочек.
Таким образом, однажды, я и оказался на Вашей, Милостивый Государь, лекции в Музее естественных наук. Стоит ли говорить, что демонстрируемый Вами «новый вид» я узнал сразу же – это была последняя, из мною написанных, бабочек, та самая с ликом Богородицы. И что бы тот священник ни говорил, бабочку эту создал я, а вовсе не Господь. Поэтому слезно умоляю, вернуть мне мою собственность, которая нынче покоится у вас на парчовой подушке, намертво сколотая булавками. А также, прошу компенсировать мне ее смерть в размере десяти рублей.
Всегда Ваш
Андрей Петров, живописец.
Эмма
Впервые Йона увидел Эмму еще до ее рождения.
В тот день нянька Федора по секрету сообщила ему, что скоро в доме появится еще один ребенок – брат или сестра Йоны. Мальчик, конечно, не поверил, ведь он уже знал, откуда берутся дети, но аисты в этот год не свили ни одного гнезда в округе. Откуда же взяться этому малышу? Но назвать няньку лгуньей не решился, потому что старшим грубить нельзя. Так всегда говорила мама. До самого обеда он молчал, погрузившись в собственные мысли и даже за десертом не попросил добавки, хотя в тот день были печеные груши с медом – его любимое лакомство. Как только унесли со стола, он словно очнулся, и сам поразился собственной беспечности, поэтому решил отправиться на кухню и разведать, что там с грушами. Вдруг удастся добыть хотя бы одну и съесть ее тайком, спрятавшись в сарае за ворохом сена. Мама не разрешала кусочничать. Это было обидное слово, но еще обиднее было остаться без добавки.
В кухне сидела Федора и вела нескончаемый разговор с кухаркой. Йона вздохнул, поняв, что план провалился. Закопченные балки потолка, с которых свешивались связки лука и чеснока, запах сушеных трав, хранившихся на деревянных полках под самым потолком, и особенно погасшая печь, зияющая провалом, бесконечным в своей черноте, вызывали в мальчике тоскливые чувства. Несмотря на то, что окошко с цветными стеклами было распахнуто настежь, и зелень сада, словно рвалась в комнату, ему до боли захотелось на воздух. Он ухватил Федору за руку и потянул к дверям.
– Погоди, малыш, – сказала она, – немного погоди и потом пойдем. Вот только договорим с Мартой.
От нечего делать он принялся рассматривать серебряные кольца, унизывавшие почти каждый федорин палец. Это были все старинные кольца с чернением и разноцветными камушками. Особенно много было голубых, как небо. Федора называла их турецкими, но мама как-то объяснила, что настоящее их название «фирузэ», что значит камень счастья. Но принесли ли эти украшения счастье Федоре – Йона не знал. Она была молодой вдовой. Непонятное слово «вдова» не вызывало никаких ассоциаций. Но вот молодой, Федора уж точно не была. Молодая – это соседская девчонка Янка, ровесница Йоны. Мальчику семи лет любой взрослый кажется жутко старым.
– Пойдееем, – протянул он, поглаживая пальцем круглый голубой камушек.
Но Федора говорила с Мартой о женихах. Разве можно прервать такой интересный разговор?
– Иди пока сам. Погуляй в саду. А я вот тут из окошка буду тебя видеть.
Йона побрел в сад, там под окнами кухни возвышалась горка песка, и валялся грузовичок, забытый мальчиком вчера вечером. Ночью прошел дождь, и весь песок был словно исколот иголками, пахло сыростью. Задетый ненароком куст смородины, стряхнул водяную пыль, от которой озноб пробежал по коже. И непонятное ощущение скорой беды сжало своими ледяными руками маленькое сердце, не знавшее до сих пор никаких тревог.