Казалось, что Джеймс забавляется, оставляя его в дураках — насмехается и подтрунивает над ним.
Отправленная за Эвансом группа пропала, а на следующее утро обнаружилась в обезьяннике. Их замели по обвинению в непристойном поведении: шестеро разгуливающих по улицам в нетрезвом состоянии нудистов — так ему это обрисовали.
Яксли, бывший военный и человек, который ни разу ещё не подводил его, толком ничего не смог объяснить, потому что ничего и не помнил. По его словам, они следили за объектом, когда тот попивал кофе в какой-то задрипанной кафешке «У Трелони». Они подождали его около получаса, а когда тот вышел через чёрный ход, рассчитывая, видимо, остаться незамеченным, направились за ним: Вальтер перекрыл путь, Алонсо подогнал машину, Лютер держал на мушке. Эванс остановился, а после… а после они очнулись уже за решёткой: без машины, без оружия, без одежды, без денег и документов — кучка голых бродяг.
Он не знал, что хуже: что их обнаружили в таком виде или если бы их обнаружили при полном обмундировании. Последнее, безусловно, вызвало бы ещё больше вопросов у полиции, как и некоторые дальнейшие осложнения. Тем не менее вряд ли это было рукой помощи со стороны Джеймса. Определённо, то была насмешка. Что, конечно же, взбесило Тома: Эванс заставил его ощутить беспомощность, ведь в тот самый вечер, когда группа Яксли пропала, Джеймс как ни в чём не бывало пришёл на шоу, а по окончании, когда Том дал указание задержать его у выхода любыми методами, к нему привели не Эванса, а неизвестного посыльного. Паренёк испуганно моргал, мямля, что ничего не знает и что его просто просили передать заказанный в их магазине букет — неизменный букет треклятых лилий.
В тот вечер он рвал и метал, но легче от этого не стало.
Том ощущал, что тонет в вязкой трясине, а этот сопляк просто водит его за нос, а терпеть подобное от непонятно кого он не собирался.
Во время очередного шоу его место занял Розье. Сам же Том примостился неподалёку и наблюдал за Джеймсом. Но посреди представления тот внезапно поднялся и направился в уборную, а когда вновь появился — просто прошёл мимо, прямо к выходу. А там Том потерял его среди кучки непонятно откуда взявшихся подростков, которые озирались и взволнованно галдели. А среди этих подростков опять протиснулся уже знакомый посыльный с виноватым видом и вручил ему цветы, где вместо очередной карточки была записка: «Хорошая попытка».
Тому лишь оставалось скрипеть зубами.
В следующий раз он дал указание подмешать в его обычный коктейль «Бульвардье» снотворного, — и ничего: Джеймс ушёл на своих двоих, а когда именно, Том так и не понял. Следующая попытка закончилась конфузом: он, впервые спустившись со сцены и направившись к Джеймсу, споткнулся о него буквально. Шприц закатился под кресло, Том опешил, а Эванс удивлённо моргал. Тот, конечно же, ничего из ряда вон выходящего не сделал, кроме того, что проявил удивительную — нет, просто поразительную! — неуклюжесть.
И каждый раз злость в нём сходилась с каким-то необъяснимым воодушевлением: чужие действия нервировали, но и будоражили. Так он объяснял своё нежелание применять крайние меры и убивать его.
Том с десяток раз пытался отследить чужие передвижения, даже подкинул жучок, который вместе с пальто нашёл в ближайшем мусорном контейнере. Он вынудил заплатить его картой, однако карта принадлежала какому-то Эрлу Харри и была заблокирована спустя пять минут после оплаты. Когда он заметил Джеймса с портфелем, сымитировал ограбление. Но, когда ему передали знавшую лучшие времена сумку, то внутри ничего не обнаружилось, кроме мотка красных толстых ниток.
И Том понял намёк — понял мгновенно и болезненно: кем бы ни был Джеймс, он прекрасно знал о них; знал об истинном значении «Морсмордре», о наказании за предательство — знал и смел угрожать. Но чем именно угрожать: разоблачением или, быть может, заявлением в полицию?