— Доктор Ли Чжан не хотел, чтоб его обвинили, что это он с тобой сделал… нехорошие вещи. Чтобы на твоём теле не нашли лишних отпечатков пальцев. Однако, к нашей величайшей досаде, на тебе нет вообще ни единого отпечатка. Следы насилия — есть, а вот чьи они — вопрос века. Как будто на том негодяе были не перчатки, а целый скафандр. Но кусать через скафандр? Что-то же должно остаться в качестве улики, как у всех нормальных людей!
«А он и ненормальный. Нелюдь. Нечисть. И я буду защищать его, ни слова не скажу. Я не стукач».
— Лиам, о каких уликах вы говорите?
— Тех, что сохраняются, должны были сохраниться, если вы, э-э…
— Сношались? — передумал в последний момент Ману. Передумал материться. Подсказал, болезненно улыбнувшись. «Трахаться» прозвучало бы точно так же, нисколечки не грубее. Как вообще можно описать секс, который случился не по принуждению, но который совсем не помнишь? Демон оставил в нём немного спермы. Был контакт, был… только об этом стоило упрямо молчать, не сознаваясь даже под страхом смерти, чтобы не подвергаться унизительному осмотру и не лишаться последних «доказательств» — как бы гнусно и порочно это ни звучало. О том, что прохладный сатана действительно всласть поимел его, доложила саднящая боль глубоко в заднице. Семя наружу не вытекло, поэтому никто ничего не заметил. К сожалению, ему приятно от ощущения своей недевственности больше, чем плохо от позора… и от красноты, залившей лицо и голову до кончиков ушей. Но он не желает быть игрушкой сатаны на одну ночь, каким-то очередным неизвестным из миллиона, удачно под руку попавшимся. В чём он поклялся? Или добиться киллера — или сдохнуть. Но пока это похоже на сплошной стыд и неудачу, разгромное поражение. — Нет, разумеется. Я бы сказал.
— А его имя знаешь? Лицо, внешность, элементы одежды — можешь описать? Не для протокола.
— Мы играем в викторину? Ваши полицейские уже кого-то арестовали, разве нет?
— Да, но они не «наши». Я на твоей стороне. Я… с вами, понимаешь? Я не играю. Я свой.
Ману понимал. Но доверять никому не собирался. Хорошо, когда братья-мокрушники покупают друг другу врачей или целые больницы. Плохо, когда мокрушники — такие охреневшие и циничные падлы.
Лиам напряженно следил за непримиримым выражением его покрасневшей мордашки, слабины не нащупал и попытался ещё раз:
— Супруг Ксавьера не способен на тебя напасть. Кому как не мне знать. А раз это не он…
— Я могу идти?
— Мануэль, вариантов ровно один. Если это был Демон…
— То что? Вы хотите его поймать? Засадить? Вы серьёзно? Всё было для вас очевидно с самого начала, вы знали! Так какого дьявола допрашивали и в сочувствие играли?! Я не помню место, в котором очутился перед конечным пунктом назначения в хранилище с трупами. Я не могу описать, что там со мной интересненького происходило, куда вы с таким азартом нос суете. Я не чувствовал ни хера! Мне не было больно! Что вам ещё непонятно?! Арестуете его за идеальную анестезию?!
— Ману, извини. Никуда не суюсь. Не бесись.
— Чего «не бесись»? Оставьте меня в покое! И его оставьте! Вы медик и, наверное, умнейший человек, но вы никогда не разберётесь в происходящем, не засунете свой нос достаточно глубоко, чтоб унюхать, чем тут на самом деле пахнет! Вы пялитесь не туда и расшифровываете не те сигналы! Вы полагаете, я ранен, нуждаюсь в поддержке и протекции, в ваших утешительных психологических штучках, в тестиках, укольчиках и таблеточках, но вы не понимаете, что меня уже застрелили! И мне не помочь! Всё остальное, что вы успели увидеть, — ложь. Декорации, жалкая подделка здоровья или нездоровья, порядка или беспорядка, всё — для отвода ваших глаз. А сейчас я заставляю вас всмотреться в суть. Я говорю вам, что уничтожен морально, что меня не спасти. Вы заметили? Вы услышали? Нет! Ни хрена! И я продолжаю на том языке, который вам единственно понятен! Переживайте о моей погрызенной шее, страдайте, негодуйте и повторяйте про себя, что я ещё ребёнок, а уже такого натерпелся. А я тем временем посмеюсь над вами. Ну, подумаешь — морг, литр крови потерял! Есть вещи поважнее, чем пара окровавленных тряпок, Лиам. Важнее, чем хныки и жалость к себе. Я же не девочка! Вы видели, чтоб я транквилов хотел, ныл, боялся темноты или маньяков, ходил под себя или слёзно просился домой к мамочке?
— Не видел.
— И не увидите! Никто не должен был вмешаться и встревать между мной и киллером всея корпорации! Это моё личное дело. И он — мой! Или будет моим! Я разберусь. А если нет — доставите маман мой позеленевший труп. Из океана только потрудитесь выловить до того, как меня рыбы обглодают и сожрут.