Сердце Йохана опалило невидимым огнем. В горле пересохло.
— Я знал, что Дидрик не мой отец! — воскликнул он и всем телом подался к Сигварду. — Кем был мой отец? — Йохан вцепился в его руку, про себя молясь об одном, чтобы разум старика не померк до того, как тот успеет ответить на все вопросы, что скопились у него. Взгляд старика уперся в зеркало, которое теперь стало мутным, как старческий выбеленный взгляд. Сигвард молчал, полностью погрузившись в воспоминания, и Йохан, не вытерпев, тряхнул его за руку. — Каким он был?
Бледные губы Сигварда наконец дрогнули:
— Не сильный маг-маг, но доблестный воин-воин… — прошелестел он откуда-то из своих воспоминаний, и его улыбка стала светлеть. — И благородный дух-дух. Тот, кто не побоялся собой пожертвовать, чтобы остановить зло-зло…
— Какое зло? — замер Йохан. Он все так же продолжал стоять на коленях на утоптанном земляном полу подле сидящего на лавке старика и сжимать его руки. — Мой отец погиб?
Сигвард пожевал провалившимися губами и чуть нахмурился:
— Четверо должны были удержать зло-зло. Ремесленник, учёный, лекарь и воин-воин. Воину суждено было умереть. Но разве он умер-умер?
С этими словами колдун оторвался от зеркала. Его глаза ясно и даже весело глянули на Йохана, а ладонь легла ему на волосы почти с отеческой лаской.
— Нельзя пускать зло обратно в мир, понимаешь-понимаешь? — впился он глазами в лицо Йохана. Тот зачарованно кивнул. Старик снова зачастил. Он явно волновался и, видимо, от этого повторял слова все чаще. — Зло не в колдовстве, зло в людях-людях.
— Но что же мне делать? — воскликнул Йохан, чуть не плача от бессилия. Вместо ответа старик поник головой и уставился куда-то в пространство. Силы и ум враз покинули его. Йохан вскочил на ноги и принялся трясти его за плечи, словно таким образом мог найти в нем то, что отвоевало время.
— Не трогай его, — раздался звонкий и ясный голос, и из тени вышла Фая. Йохан вздрогнул. Это был первый раз, когда он слышал голос матери Юргана. До сего момента она представлялась ему почти немой. Он отступил от Сигварда и отпустил руки, а Фая, подойдя к мужу, обняла его голову и прижала к груди, будто тот был маленьким ребенком, хотя на деле Фая была маленькой и коренастой, а Сигвард длинный и худой. — Он устал. И я… Я тоже устала от всего этого.
В отличие от Сигварда, ее взгляд был полон здравомыслия и уж она-то прекрасно знала, о чем говорит:
— Вы, мужчины, способны думать исключительно о великом! Об истории, о судьбах других людей, а на собственные семьи вам плевать! — продолжала Фая, сверкая глазами. — Твой отец отдал свою жизнь, чтобы остановить Великого Тайфеля, но разве вспомнил он о твоей матери, когда шел на это? О том, как ей будет житься без него на этом свете? И кто защитит ее?
Йохан подумал о матери. Какие же страшные тайны у нее в голове и как свято она их хранит. А главное, как она могла предать память отца и связаться с этим жутким падальщиком сэром Дидриком. Фая, подтверждая его мысли, зло сплюнула на пол себе под ноги.
— После смерти твоего отца из твоей матери будто душу выкачали. Поверь мне, она такой не была, уж я-то знала хохотушку Ханну. Но так уж судьбой суждено. Твой отец был одним из четверых, кто смог низвергнуть Великого Тайфеля, но за это он поплатился жизнью. И весть о том, что Ханна носит под сердцем дитя, его не достигла. Хотя я готова положиться, что и это бы его не остановило!
— Зато мой отец был героем и остановил зло! — выкрикнул Йохан, борясь с тем фактом, что в словах Фаи есть правда. Гордость за только что обретенного отца боролась в нем с невольной обидой за ту жертву, которую он понес. Фая словно прочитала его мысли:
— Глупый мальчишка! Зло нельзя остановить. Оно расползается чумой от жилья к жилью и множится в сердцах людей, которые сидят в четырех стенах и боятся выйти наружу слово сказать в защиту тех, кто погибает за них.
— Значит, людям надо объяснить! — упрямо воскликнул Йохан. Плечи Фаи опустились, а взгляд заволокло. Она подняла руку к лицу, чтобы стереть наваждение, и тихо пробормотала:
— Ты такой же, как отец. И сколь долго Ханна не пытается уберечь тебя от дороги, которой прошел твой родитель, ты упрямо стремишься именно туда. Но помяни мое слово, в конце этой дороги тебя ждет одно. Смерть.