«Тебе нужно написать книгу», — говорил Дэвид, улыбаясь. Они тогда стояли на пороге его номера, прощаясь. И глядя на только что отпечатанные листы, Тэйлос понял, что именно это и начал делать. Даже не понимая, о чём именно пишет. Нужно было перечитать, поймать сюжет, узнать, кто именно рассказывает и оживляет для автора эти картины. Однако стоило на мгновение позволить себе коснуться воспоминаний и посмотреть на готовые страницы, как навалилась усталость, и ничего не оставалось, как умыться и лечь спать.
Дав себе слово, что непременно перечитает каждую строчку несколько раз — но уже днём — Тэйлос почти торопливо разделся и скользнул под плед. Утреннее солнце бессильно было пробиться сквозь плотную гардину, и он даже не стал напоминать себе, что нужно закончить ещё одну заметку, книга — или что там он такое написал — была гораздо важнее. И это было последней мыслью, прежде чем Тэйлос растворился в сновидениях, едва коснувшись головой подушки.
***
Ему приснилась мать. Ничего неожиданного, если уж учитывать всё, что пришлось вспомнить из-за разговора с Дэвидом.
Лилиана Торртон сидела у стола и вышивала лентами. Перед ней лежали самые разные — сияющие атласом, всех оттенков и цветов, что только мог представить Тэйлос, туго смотанные и лежащие свободно, точно реки и ручейки красок. Он с любопытством взглянул на неготовую пока ещё вышивку из-за плеча Лилианы — мать была замечательной рукодельницей, творила целые картины с помощью лент и ниток. Ей прекрасно удавались цветы и пейзажи, но больше всего она любила вышивать дивные орнаменты. Однако в этот раз Тэйлоса ждало разочарование. Вместо красочной картины он увидел тёмный пейзаж кладбища — все яркие краски переливались на столе, а на ткани остался лишь чёрный, поблёскивающий в свете свечей атлас.
— Почему? — спросил он, и Лилиана подняла голову от шитья, чуть повернувшись к нему.
Лицо её оказалось юным — такой Тэйлос её почти не помнил — но по подбородку ползло некрасивое трупное пятно. Это не напугало, только расставило необходимые точки.
— Здесь теперь мой дом, странно ли, что я вышиваю именно это? — усмехнулась она. Мир вокруг неуловимо менялся, теперь мать сидела на траве у собственной могилы, чопорное тёмное платье — то самое, в котором она легла в гроб, — лежало красивыми складками, но было испачкано землёй.
— Может, тебе одиноко? — совесть или жалость — что-то непонятное — сдавили ему горло, да так сильно, что он не сумел задать ещё хоть один вопрос. Сколько мертвецу требуется цветов и слёз, чтобы чувствовать себя не брошенным?..
— Здесь не может быть одиноко, смотри, сколько вокруг прекрасных людей, — возразила Лилиана и стала строгой, как бывало, если он приносил плохие отметки из школы или же шалил в храме. Теперь её лицо постарело, осунулось, а кожа стала чуть зеленоватой, как если бы оказалась освещена газовым фонарём.
Вокруг вдруг появилось множество людей, Тэйлос не понимал, откуда у него такая уверенность, но твёрдо знал, что все они уже мертвы. В толпе он заметил и маленькую большеглазую девочку с венком в волосах. Она стояла чуть поодаль от остальных, видимо, отчаянно робея.
— Глория? — позвал он, забыв вмиг о матери.
Девочка испуганно вздрогнула и посмотрела на него. Глаза у неё оказались пустыми и холодными, глазами мертвеца на живеньком и чистом личике с будто фарфоровой кожей.
Возможно, Тэйлос и должен был испугаться, но сегодня во сне страх забыл к нему дорогу. Он не заметил, когда исчезла Лилиана. Словно проводник, она привела его в мир мёртвых и оставила, не в силах пройти дальше и глубже. Но было ли ему теперь дело до матери?.. Тэйлоса охватил азарт, страстное желание поймать тревожившую тайну.
— Я хочу знать, что с тобой произошло, — сказал он, двинувшись сквозь молча расступавшуюся толпу призраков, теперь уже почти прозрачных. Но Глория — единственная яркая в этом сонме исчезающих фигур — только скривила рот, будто собираясь плакать, а затем провалилась под землю, не оставив после себя даже разверстого зева могилы.
Тэйлос остался стоять на кладбище между гранитных плит, каменные памятники хранили тайны, ангелы смотрели с укором. Ветер шевелил траву и шуршал иссохшими цветами.