А звенело, видимо. возле ворот. Авенамчи прикинул план замка -- внутренних переходов он так и не запомнил, но общий вид примерно представлял, так что замок предстал скорее непроницаемо-матовой тенью, сохранивший лишь общие контуры. Вокруг петлёй изгибалась река, пересечённая рухнувшим мостом; много ниже по течению можно было поставить пунктирную чёрточку моста, через который ему так и не удалось переправиться.
Он миновал малую галерею с расползшимися шторами и лохматыми от паутины оконными рамами и поднялся на вдруг выскочившую к ногам башенку. Там заколебался - звон шёл как бы одновременно слева и справа, а потом вдруг слился в одной точке, но не над воротами, а в стороне, где, кажется, росло большое такое дерево. Оказывается, что поймать ушами этот треклятый колокольчик не так просто, особенно если в первый раз ловишь.
"Ну и ладно,- решил он,- Поищем другое место.. Наверное, здесь просто пол выше, вот звук и плутает. Если хочешь замерять - меряй на одном уровне."
Но подумать оказалось проще, чем сделать - построенный на осевших и перекосившихся грунтах, дом, похоже, не содержал ни одной комнаты, которую куда-нибудь не перекосило. ноги этого не замечали, а вот уши чувствовали: из какого бы окна на галерее он не выглянул, звон всякий раз был не там, где следует6 то приближаясь, то удаляясь, он разом отрицал все известные законы логики и пространства.
Отыскав лестницу (она была не там, где он её оставил), Авенамчи спустился на этаж ниже. Здесь звон безобразничал уже по полной: он убегал то восточней, то западней, карабкался на карнизы, прятался в трубы, ни на миг не прекращая свой дребезг, продолжая и продолжая звенеть, звенеть и звенеть, мельтеша топоча по черпу крошечными стеклянными лапками.
Окончательно запутавшись. Авенамчи решил больше не прислушиваться - он уже и так не очень хорошо различал, звенит это снаружи или у него в голове - а выйти, рассмотреть вблизи... и, если получится, эту дрянь прекратить. Он был готов был спорить на что угодно, что вся округа опустела именно из-за вот этого вот звона: от такого не заснёшь и не проснёшься и даже разбойники объезжают стороной его омерзительный голос.
...Но ведь жили же здесь как-то раньше! Значит, был некий способ, каким прежние хозяева очищали округу от заразы тошнотворного колокольчика. Вот только как этот способ узнать...
Но чтобы выйти во двор, был нужен фонарь; а фонарь он где-то оставил. От фонаря и вправду не было существенного проку, он освещал только то, что сам хотел сделать видимым - малюсенький кружок у себя под носом - отбрасывая в мрак всё остальное, но без него пришлось бы ориентироваться по сизым призраком окон, а Авенамчи окнам больше не верил. Нашёлся фонарь после долгих розысков - далеко-далеко, крошечной тёплой точкой в анфиладе комнат упорно горел его жёлтенький огонёк, освящая кусочек стола с лохматой от пыли скатертью. Он направился к ней, каждый шаг быстрее предыдущего и когда, наконец, оказался в нужной комнате, то обнаружил, что лампа спрятана в зеркале, а настоящая стоит немного поодаль, закрытая спиной стула.
Выбрав из них нужную, он подкрутил фитиль, чтобы пламя стало ровным и, нащупав лестницу, стал спускаться. Лестница оказалась потайной, уже прочих, и вела в полузатопленный подвал, яростно хлюпавшим в ответ на осторожные шаги. Двор здесь был виден в крошечных тесных окошечках, а звон сыпался сверху, словно дождь из колючих льдинок. Чудом выбравшись по совсем другой лестнице, Авенамчи очутился, наконец, в вестибюле, чудом не запутался в тяжёлой портьере, изображавшей охоту на белого вепря, а выбравшись, наконец, на крыльцо, обнаружил, что снаружи уже давным-давно утро, звон давно перестал и лишь тускнеющий фонарь в его руке сохранил в себе немножко ночной темноты.