Вот оно!
Каждому более-менее разумному человеку известно, что воспоминания субъективны, а значит, заведомо неточны. Именно поэтому в своих передвижениях я изучал не прошлое, а людей, которым принадлежали воспоминания, либо их эмоции — в зависимости от того, как я попал в чей август. Несмотря на то, что я не могу отпечататься в воспоминании, которое посетил — если речь не идет об августовских снах, но это отдельная песня, — мне как хранителю доступно больше, чем кажется на первый взгляд, даже если чаще я слоняюсь без дела. Я знаю, что мог бы исправить пресловутые неточности — и знаю, хоть бы и через призму метафоры, чем отзовутся мои действия.
Шрамом.
Я помню, что стискивал поручень, несмотря на то что сидел; помню ветер, хлестнувший меня по лицу, когда уносился в темноту оранжевый поезд. Наверху меня снова встретила жара и, пока я добирался до съемной квартиры, успела довести до исступления.
Захлопнув за собой дверь, я первым делом стянул рубашку и, щеголяя голым торсом напротив окна, в которое, правда, меня могли увидеть только птицы или Сущий, открыл шкаф. Двумя движениями развернув одеяло, я осторожно взял в руки меч. Клинок даже не попытался блеснуть на солнце, но я знал: правильные мечи не сверкают. Я достал его в воспоминании одного мальчика, который отправился в Национальный музей на экскурсию и стал свидетелем ограбления; грабителей, впрочем, куда больше интересовали мечи, чьи рукояти были инкрустированы камнями, или там золотые монеты, в то время как я во всеобщей суматохе разбил стекло и смылся с самым простым одноручным мечом тринадцатого века. Историческая ценность его была несомненна, но настоящий меч так и остался в музее, в то время как мне холодил ладони меч-призрак. Судя по всему, видеть его мог только я — и, тем не менее, держал не на обеденном столе, просто на всякий случай.
Если я не уверен даже в этом, как же я пойду на риск — даже если на кону мои августовские воспоминания?
Ничего, Астар, сказал я себе — неважно, насколько тупоумна твоя идея, главное — верить.
Я задумался и, отщипнув с письменного стола один ярко-желтый стикер, наклеил его на пробковую доску и написал своим с детства корявым почерком:
Have faith¹.
_________________________
¹ Сохраняй веру.
========== Воспоминание первое: Луна ==========
Комментарий к Воспоминание первое: Луна
Разница в стилистике обусловлена задумкой текста.
На вторник я специально задержался на работе. Госпожа Турунен явно удивилась, что это я из кожи вон лезу. Обычно меня не заставишь остаться; но нужное мне воспоминание исчезло. А принадлежало оно, как удачно, коллеге Лехтинену.
Я отловил его возле кофеварки. Ну, как отловил — не схватил за ворот рубашки, но взял в оборот. Попытался сходу скакнуть в его воспоминание, но вновь неудачно. Неужели он забыл? Если только под гипнозом.
— Что ты думаешь о психотерапевтах, Лехтинен? — спросил я.
— Тянут деньги из простых людей, — отозвался Лехтинен. Он любил подчеркивать, что принадлежит к простым людям.
— А, то есть тебя жена затащила?
— Куда?
В моей голове заиграла тема передачи “Voitto kotiin”¹.
— …на банкет? — выпалил я первую мысль.
— Туоминен, у тебя уже совсем крыша течет, — покачал головой Лехтинен. — Не выслуживайся ты так перед стервой, она не оценит.
— Следи за своей крышей, — нагрубил я. Все терпело крах, но попытка не пытка. Если только для Лехтинена. — Как ты мог забыть про свою сестру?
Лехтинен резко помрачнел и отвел меня в угол между схемой выхода при пожаре и доской почета. Я попал на ту всего однажды — в сентябре, за выслугу августа. Конечно, я ничего не помнил. Может, Лехтинен тоже подался в хранители чего-нибудь?
— Я понятия не имею, откуда ты узнал… — начал Лехтинен.
— Погоди-погоди, — я положил руку ему на плечо. — Ты же сам рассказал.
— Я не об этом. — Лехтинен помялся немного. — Я нашел дневник матери.
— О. И что же там?
— Везде ты суешь свой нос, Туоминен, — с ненавистью процедил Лехтинен и развернулся на каблуках. В моей голове зародилась идея.
— Один вопрос, Лехтинен, один вопрос! — крикнул я ему вслед. Поначалу тот словно не услышал, но все же остановился.
— Ну?