– Врача, позовите врача! – закричал кто-то. – Тут мужчине плохо!
Вокруг уже собиралась толпа. Растолкав людей, Анна бросилась к парню.
– Пропустите, я помогу! Пропустите!
Узнав его имя и фамилию, она что-то ещё говорила, автоматически, по давно отработанной на сеансах привычке, а сама, нащупав теплотень парня, схватила его за руку, дожидаясь, пока снова установится достаточно плотный контакт, чтобы – как же всё это чертовски медленно! – вытянуть росу, но – вжух! Парень вырвался и рванул бегом прямо через газон.
– Стойте, куда вы? – безнадёжно воззвала Лявис: она была слишком обессилена голодом, чтобы пускаться в погоню и ловить чужую суперподвижную теплотень.
Парень несся, словно удирал от целой тысячи бесов, значит, был сильно напуган... кто же он такой, этот Евгений Морозов? Из какого корпуса и как к ним попал?.. – господи, и о чём это она?! Он же сейчас вообще из пансионата сбежит! Анна достала телефон. Надо срочно перекрыть ему выходы! Вечером как раз совещание – по какому поводу ей не сказали, но теперь оно, в любом случае, очень кстати! Можно будет рассказать про этого интереснейшего Морозова и обсудить, что делать с ним дальше.
Предупредив охрану, Лявис натянула фирменную улыбку и нежно разогнала всех толпившихся поблизости гостей и сотрудников, после чего устало опустилась на лавочку. Всё, теперь он не уйдёт.
Ну и денёк, сегодня, бесы его раздери!.. А ведь завтра вечером ещё и посев – пережить бы теперь его, не свихнувшись от голода!
Даже встать с этой лавочки, чтобы пойти выпить кофе, и то сил нет. Надо немного отдохнуть. Анна прикрыла глаза и откинулась на спинку, вытянув ноги. Постепенно ей удалось расслабиться и когда нереализованное возбуждение, наконец, отступило, с ним вместе ушло и бешенство из-за так варварски отобранного Кафтырёвым лакомства. Вспомнились месяцы до пансионата, когда голод присутствовал постоянно и частенько становился настолько невыносимым, что мозг отключал сознание, и Лявис, как зомби, брела по городу до тех пор, пока не чуяла нечто, способное ей помочь.
ДТП, драки, убийства... – Анна ползла к местам таких происшествий, словно личинка синей или зелёной мухи – к гниющей ране. Лявис улыбнулась, вспомнив, как покоробило её сравнение Кафтырёва.
"Насколько же надо не любить себя, чтобы найти общее с опарышем?!" – возмутилась она тогда.
"Взгляд медика сильно отличается от того, что видит обычный обыватель, который просто не понимает, какое отличное природное средство для очистки ран – личинки! – улыбнулся доктор в ответ. – Эти прекрасные и полезные создания питаются лишь мёртвыми тканями, не трогая живые, да при этом ещё и выделяют антибиотик сератицин, предотвращая загноение, – ну, разве не чудо?"
Было это месяцев восемь назад, вскоре после "белого взрыва", как называл Кафтырёв это кошмарное событие, которое лишило Лявис работы в "Компании", унесло жизнь возлюбленного, а потом ещё и пробудило необычный голод. Сама не зная, что делает, действуя на чистом инстинкте, Анна просто чуяла смерти, увечья, катастрофы и являлась "на запах", чтобы чужой болью, переживаниями и горем утолить свой голод. Так и бродила бы, наверное, до сих пор – словно ребёнок-сиротка, что пасётся в кафе-пекарне, подъедая брошенные на столах остатки пирожков и хлебные крошки, – если бы однажды, когда Анна притащилась к дому, где взорвался газ и был пожар, вдруг не появился рядом Кафтырёв.
Пару раз она уже видела в таких местах знакомые лица людей "Компании", поэтому не особо удивилась, встретив работавшего там же врача. Подумала: о! вот и ещё один едок-конкурент нарисовался, пропади они все пропадом!
"Доктор?" – она привычно коснулась его теплотени, но не почувствовала в ней того лёгкого струящегося холодка, как в других бывших сотрудниках "Компании". Кафтырёв был сыт! Зачем же тогда припёрся?
"Он самый!" – доктор схватил её руку и больно сдавил.
"Отвалите!" – Анна попыталась вырваться, но он легко удержал её на месте.
"Не дёргайся, тогда поймёшь!" – спокойно сказал он, заглянув ей в глаза, и она вдруг застыла, не в силах отвести взгляда от его зрачков – они будто расширялись, открывая глубины знакомой Крылатой Тьмы, той самой, что, после ранения часто снилась ей по ночам. Эта Тьма была живой, колыхала своими частями-полотнищами, словно крыльями, и иногда смотрела в Анну одним глазом – сине-красным и огненным, как пламя газовой горелки.