Теперь была очередь Антона с прищуром смотреть на нового знакомого. Занятный тип, полностью самодостаточный — сам пошутил, сам посмеялся… Но большой оригинал, этого не отнять.
— Ладно, — сказал между тем Олег, тяжело, со вздохом поднимаясь со стула. — Пойду к себе, в обитель, где несть печали, буду с торжественными песнопениями отправлять в корзину письма из отдела координации проектов и курить фиам.
— «Фимиам», — вновь не удержался Пастухов.
— Вот поперечный! — вздохнул Дужников и вышел за дверь.
Больше в этот день Пастухов к окну не подходил.
* * *
На следующий день Антон через какое-то время после начала работы поймал себя на том, что ждет визита Олега. Похоже, все дело в том, что в его жизни, превратившейся в сплошную серую рутину, этот странный тип был единственным разбавлявшим ее ярким пятном. К тому же он заинтриговал Пастухова не на шутку. Просто от скуки зайти пообщаться с новым человеком? Ну да, конечно. И, разумеется, то, что этот новый человек проводит аудиторскую проверку твоей фирмы — чистая случайность…
— И будешь ты царицей мира, — послышался в коридоре знакомый фальшивый речитатив.
Надо же, словно подслушал! Мгновение спустя дверь открылась, и в комнату вошел Дужников. Он топнул ногой и, выбросив вверх руку с пальцами, сжатыми в кулак, произнес:
— Вот я снова появился, воздух мужеством запа́х.
Антон рассмеялся, и гость бухнулся на стул.
— Я в печали, — произнес Олег тоном Карлсона, говорящего: «Я самый тяжело больной в мире человек».
— Кофе хочешь? С печеньками.
— Сладкое портит фигуру, — флегматично отозвался гость.
Антон, не удержавшись, фыркнул. По его скромному мнению, фигуру Дужникова сложно было чем-то испортить. Гость подозрительно взглянул на него:
— Чего веселишься?
— Да так, — уклончиво ответил Антон. — Настроение хорошее, — и с удивлением понял, что так и есть.
Казалось, целая вечность прошла с тех пор, как он в прошлый раз мог сказать о себе подобное.
— А чего ты в печали?
— Да некоторые люди на этой фирме ведут себя так, словно у них есть с собой запасная челюсть. — Олег откинулся на спинку стула и устремил глаза в потолок. — Увы, это система, не исключение. Куда катится мир? Помяни мое слово: когда-нибудь это все закончится гнусной уголовщиной.
— А ты не сгущаешь краски?
— Нет, константирую факт.
— «Констатирую», — опять не утерпел Пастухов.
Новый взгляд с прищуром.
— Ты что, из этих… из граммар наци?
— Нет.
— Значит, в прошлом что-то… Редактор? Писатель?
Едва заметная тень, промелькнувшая по лицу Пастухова на последнем слове, не ускользнула от внимания гостя.
— Да ладно?! — восхитился он. — Творческая личность? И что пишешь?
— Фантастику и детективы, — неохотно произнес Пастухов. — Писал. Бросил давно.
— Почему?
— Писательство плохо сочеталось с семейной жизнью. По крайней мере, с моей. Рите не нравилось, что я «кучу времени трачу на ерунду в ущерб семье».
Олег аж крякнул:
— М-да, тяжелый случай. Жена писателя должна быть музой, а не инквизитором.
— Наверное, — односложно отозвался Пастухов. От хорошего настроения не осталось и следа — разговор уже не на шутку тяготил его.