На долгое время воцарилось молчание. Судя по всему, Данс обдумывал услышанное и пытался найти логическое объяснение, которого не было: трапперы явно потеряли разум в тумане, надышавшись химикатами или получив дозу радиации, а о Матери могли услышать от тех же Детей Атома — таких же психов, поклоняющихся радиации.
Дело раскрыто.
— Как твоя подруга, успокоилась? — через какое-то время спросил Лонгфеллоу.
— Всё будет в порядке, — заверил Данс. — Хотя ей не помешает встряска от всех этих… страшилок.
Вновь Нора почувствовала резкий импульс по их незримому кабелю: давно потерянный ребёнок — Шон, Шон, Шон! — снова норовил вбить клин в их с Дансом выстроенное тяжким трудом взаимопонимание.
Старик странно хохотнул — холодно, будто издевался над его наивностью. Пояснять, конечно, он ничего не стал, будто ждал, что новичок с материка сам дорастёт до какой-то местной островной мудрости. Для Данса жизнь выстраивалась просто и сводилась к правилу «если что-то шевелится — стреляй». Будучи солдатом, он сталкивался с живыми существами, кровоточащими, а теперь ему каждый внушал, что мир полнится духами — незримыми сущностями, что могут иметь почти безграничные возможности.
Нора, как носитель довоенного мышления, знала, что мракобесие и технологии шли рука об руку: чем быстрее двигался прогресс, тем страшнее становились заблуждения тех, кто за ними не успевал, не понимал и, как следствие, боялся. Ещё до апокалипсиса, в эпоху открытий и технической революции, вольготно себя чувствовали темнейшие предрассудки: будто Земля плоская, а прививки калечат детей. Вера в призраков казалась на этом фоне чем-то даже милым и безобидным.
— Мы верим, что остров — живой, и его расположение нужно заслужить поступками и чистым сердцем. Те, у кого на душе смута, здесь долго не задерживаются. Туман скроет дорогу и уведёт в дебри.
— Если вы не ходите вглубь острова, то откуда знаете?
Неизвестность пугала, но она же вдохновляла исследователей на опасные путешествия. Остров, окружённый водой и радиоактивными туманами, идеально подходил в качестве источника для сказок и баек об увиденных странностях. Нора понимала скепсис Данса по поводу того, что кусок камня мог обладать душой и волей, однако точно так же он недавно думал о синтах.
Люди изменчивы, но не мир вокруг. Он существовал задолго до людей — и будет существовать миллионы лет после их неотвратимой смерти. Почему-то эта мысль казалась Норе очень важной. Как волны стачивают камни, так и время неумолимо стачивает их жизни с медленной, садистской неизбежностью. Вдыхая солёный воздух, Нора буквально чувствовала, как жизнь утекала из неё по капле, словно из маленькой, потихоньку сохнущей речушки, впадающей в море.
Если так продолжать и дальше, то от жизни совсем ничего не останется, и Шон погибнет из-за её бездействия, страха перед выбором. Фар-Харбор — это не отпуск, не очередное задание, которое нужно выполнить; это побег, и дальше, судя по всему, ждал только край света. Она не знала, что делать.
— Вам обоим не помешает отдых. Завтра вечером в городе будет праздник в честь «Капитанских плясок» [1], — продолжил Лонгфеллоу. — Ещё там будут танцы — настоящие, без перестрелок… как повезёт. Пригласи свою избранницу, — внезапно предложил он, и Нора невольно улыбнулась, представив лицо Данса в этот момент. Ей хотелось, чтобы он пригласил — действительно хотелось.
— Она не пойдёт, — Данс продрал горло, точно смущённый юнец перед школьным балом. — Я и танцевать-то не умею.
— Странно. С такой-то фамилией, — Лонгфеллоу громко хохотнул, но не в гордом одиночестве: в ответ тихо прошелестела волна. Судя по всему, море было его самым верным слушателем. — Пригласи, — повторил старик немного резко, будто поставил какое-то обязательное требование.
Данс обречённо вздохнул, будто только что проиграл спор с самим собой, и наконец сдался:
— Попробовать можно.
— Я тебя прекрасно понимаю, парень. Сражаться с тварями стало легче, чем общаться с женщинами. Они — твари намного злее, хитрее, властнее! Поди, в словах только разберись, а они уже обиделись…