Она не собирается заводить отношения с орком — пусть и вождём, который убил безумного Лограма и разорвал сделку с Чёрным Гариусом, — однако после секса они всегда разговаривают. Поначалу это кажется самой невинной частью их общения, но расслабленность приводит к бездумным откровениям — так постепенно Катриона начинает не только уважать Согорима, но и проникаться симпатией, что намного усложняет их и без того шаткое положение.
Он так же одинок, как и она. Бремя власти делает их равными — единственными, кто может понять, насколько непосильна ноша вечного страха. Это их маленький секрет, который нельзя открыть никому — да и не поймут, ведь лидер олицетворяет силу. Они тянут друг у друга недостающие части себя самих: решимость, уверенность, любовь к ближнему. Точно вампир, Катриона насыщается стальной решимостью, чтобы противостоять не только вызовам извне, но и своему любовнику.
Двум лидерам тесно рядом; они всегда будут стремиться поглотить друг друга. Поцелуи чередуются с укусами, а хватка — с требованием остаться. Согорим любит поучать, он говорит, что тактика паладинов ей не подходит, но явно не договаривает о корне недовольства — в паузах сквозит присутствие Касавира, — а Катриона уже не желает переделывать себя и не пытается быть кем-то другим. Ей хватит на свой век потрясений. Несмотря на все сложности, которых куда больше, чем радостей, Катриона не стала бы ничего менять — интересно лишь, что будет дальше.
Все раны рано или поздно затягиваются. Согорим всё ещё прихрамывает, но вместе они, когда действительно устраивают спарринг, ищут лучшую тактику. Не сразу Катриона понимает, какой властью над ним обладает: орк ведь свои слабости никогда не покажет, особенно человеку — это доверие режет по живому сердце. И всё же она ни разу не видела его полностью обнажённым — наверное, к лучшему. Те раны, которые перевернули его жизнь с ног на голову, её точно не касаются, а значит, можно оставаться несерьёзными, едва знакомыми.
Возбуждённое после «дружеского спарринга» тело остывает очень быстро, и вскоре Катриона уже чувствует на коже прикосновения пронизывающего ветра, гуляющего в горах. Он, точно заблудившийся призрак, воет и стенает, хлестает по щекам мокрыми, холодными руками. Инстинктивно она ищет убежище в близости: кожа у Согорима всегда горячая, будто по венам растекается не кровь, а лава.
Вопреки страшным россказням об орках, он притягивает Катриону поближе, бережно обнимая за плечи могучими руками. Молчание между ними уютное и не вызывает напряжения, как часто бывало в обществе Касавира. Катриона снова краснеет, вспоминая хмурое лицо своего наставника и командира, пока правая рука Согорима опускается ниже, проводит линию по выпуклости упругой груди, и тело её отвечает быстрее разума, подаваясь навстречу. Кажется, Согорима невозможно утомить — даже травмам это не под силу.
— Контрабандисты пробираются к нам слишком редко — я чуть не спятил, ожидая повод для встречи.
Катриона поворачивается, чтобы заглянуть ему в глаза — тёмные и бездонные, голодные. В такие мгновения Согорим более всего походит на зверя. Лишь воинская выдержка не позволяет ему наброситься немедленно, подмять её под себя и сдёрнуть штаны вместе с бельём — благо от доспехов они избавились, оставшись наедине. От этой мысли жар снова концентрируется между ног, и даже ветру теперь не отвлечь Катриону от настойчивых прикосновений.
Однако что-то заставляет ёрзать, как на углях. Нежась в объятиях, она прикрывает глаза и, закусив губу, вдруг выпаливает:
— Почему ты не хочешь снова возглавить клан?
Согорим вздрагивает, точно от удара; пальцы на её коже напрягаются, но не причиняют боли. Ей известно о смерти его семьи и муках боли от чувства вины. Пусть Согорим хранит молчание, Катрионе, как и многим, кто когда-то терял близкого, знакомы эти долгие взгляды в пустоту, однако ей отчего-то важно знать, почему он не пробует снова: сильный клан утвердит его власть — разве нет?
В ожидании ответа она задерживает дыхание, но Согорим не торопится, как обычно тщательно подбирает слова и нежно поглаживает нежную кожу под грудью. Он делает паузу и прочищает горло, как смущённый юнец.
— Мне нравится наш маленький клан — этого достаточно.
Тревогу не скрыть обычной любознательностью; она слышит ответ на тот вопрос, который ещё не задавала. Молчание становится тягостным, и оба пытаются разбить неловкость жадным поцелуем.
— И как мне теперь называть тебя полным именем? — Катриона вскидывает брови и, когда Согорим пожимает плечами, предлагает свои варианты: — Как насчёт Согорим Большое Копьё? Или лучше Длинное Копьё? Я просто не очень разбираюсь в формулировках…