Следователь

Облегченная рама, усиленные передняя и задняя оси, немецкие рессоры и самое главное – кузов. Пять драгоценных пород дерева, резьба, лак, два лобовых керосиновых фонаря, складывающаяся крыша и внутренняя облицовка кабины – дуб, бук, граб! А колеса! Тонкие металлические спицы, каучуковое покрытие! Втулки ему сделали на заказ, а вот за подшипниками пришлось ездить в столицу. Фулл вложил в свою повозку больше, чем в свою квартиру на Запрудной и ничуть не жалел об этом, справедливо полагая, что является владельцем лучшего экипажа в городе. Нет, конечно же, ему было далеко до элегантных заводных фаэтонов от «Фродо и СынЪ» или изящных паровых ландо мануфактуры Жаклин Мерседес, но уж среди конных экипажей он, наверняка, был первым.

Извозчик мечтательно вздохнул. «Двадцать лошадей, а вместо фуража лопают керосин, которому цена – копейка! Эх, скопить бы денег…»

Это было не то ощущение, о котором иногда говорят «надрался так, что забор колесом». Чувство было не физическим; просто на миг мир перед глазами извозчика перевернулся вверх тормашками.

В голове у извозчика разверзлась бездна, и он рухнул в нее.

«Твоя повозка доедет до города?», спросил человек.

«Я спрашиваю: доедет или нет?»

Ответ пришел незамедлительно: в голову Фулла ворвалась черная волна. Извозчик задыхался, захлебываясь в душных образах: люди со змеиными головами, вороны, кружащие над кладбищем, ланцет вскрывает вену, и кровь течет на серый песок, где-то в глубине темного коридора плачут дети, а огромное зубчатое колесо вращается в пепельных небесах.

«Так доедем?»

«Отлично! Через десять минут ты должен запрячь повозку и ждать у ворот. Все ясно?»

…- и вот я, как последний дурак, прождал этот долбанный поезд на ветру под снегом и все для того, чтобы уехать обратно в город. Пол-империала содрал, черт! Иначе, говорит, с места не сдвинусь, мне по шарабану, где ночевать.

Во дворе шаркали лопаты: Куш и Хорж убирали снег. Фигаро это казалось самым бесполезным занятием на свете: за ночь на улицах выросли настоящие снежные бастионы, причем некоторые из сугробов доходили до брюха взрослой лошади. Ветер, стенавший под стрехами всю ночь, почти стих, но снег все еще сыпал с низкого светло-серого неба. Хотя братьям такое времяпровождение даже нравилось: судя по звукам, доносящимся со двора, уборка, время от времени, перерастала в забрасывание друг друга снежками. Было холодно, и снег почти не слипался, но братьев это не останавливало.

- Но как же прогноз погоды? Столичные синоптики телеграфировали: «Ясно, холодно». Может быть, кто-то просто спутал телеграммы?

- Неужели они так часто ошибаются с прогнозами?

Следователь покончил с пельменями, и тетушка Марта поставила перед ним чашку чая и тарелку с печеньем. Фигаро немедленно приступил к уничтожению съестного, чавкая и роняя крошки на скатерть. Марта Бринн, не выдержав, рассмеялась.

- Умгу… Так Вы не будете против, если я задержусь еще на пару дней?

- Мне, право, неудобно…

…Дверной колокольчик мелодично затренькал, и Марта Бринн поспешила в прихожую. Фигаро положил в рот печенье и принялся меланхолично жевать. Застрять в Нижнем Тудыме не входило в его планы, но, с другой стороны, деньги у него есть, а, стало быть, можно не торопится. Работа может подождать. Он потер пальцами плечо, еще слегка побаливавшее после недавнего приключения, когда ему пришлось отстреливаться от шаровых молний и гонятся за колдуном, которого никогда не существовало. Да уж, работа может и подождать.

- Ко мне? – удивился следователь. – Все думают, что я вчера уехал.

- Вот как? И что ему надо?





Фигаро пожал плечами. ДДД и жандармерия, обычно, не вмешивались в дела друг друга. «Кесарю кесарево, а слесарю слесарево», как любил говаривать его начальник, комиссар Андреа Пфуй. ДДД занималась преступлениями, связанными со случаями злоупотребления колдовством, а жандармерия – поддержанием правопорядка в более приземленных сферах. Поэтому интерес главжандарма к младшему следователю Александру Фигаро был непонятен.

Усов у начальника тудымской жандармерии не было. Впрочем, как и толстого брюха, затянутого в мундир. В прихожей Фигаро встретил элегантный мужчина лет сорока-сорока пяти, опирающийся на тонкую тросточку черного дерева. На жандарме было кремовое пальто с меховым воротником, светло-серые брюки с такими тонкими стрелками, что, казалось, о них можно порезаться, лимонная рубашка с полосатым галстуком и аккуратные черные туфли не по сезону. Его гладко выбритое лицо наверняка являлось во фривольных снах многим городским кумушкам, а в больших светло-серых глазах было что-то детское. 

- Добрый день, господин Фигаро! Винсент Смайл к Вашим услугам! Добрейшая тетушка Марта уже наверняка рассказала Вам кто я такой.

- Тогда, если Вы не возражаете, я сразу перейду к делу. Мне нужна Ваша консультация по одному щекотливому вопросу.

- Нет, – Смайл покачал головой. Я здесь неофициально. То есть, я, конечно, мог бы попросить Вас подключится к расследованию, но не хочу причинять Вам лишние неудобства.

- Может спасти жизнь невинным людям, – перебил жандарм. – Фигаро, я кое-что слышал про Вас от Матика. И помню Ваше дело с этим алхимиком…

- Может, лучше, проедем со мной? У меня тут карета…

- Покорнейше прошу меня извинить, – Смайл шаркнул ножкой. – Я не намеренно, поверьте. Просто я очень обеспокоен…

Начальник городской жандармерии вздохнул. Немного подумал, повертел в руке тросточку. И принялся рассказывать:

- То есть, получается, он за каким-то чертом рвался на станцию? – Фигаро нахмурился.

- Вот как? В котором часу?

- А умер он…

- Ничего не понимаю. Зачем ему с таким риском ехать по снежным завалам в город, а потом еще и возвращаться назад? И где его носило с восьми до двух?

- И почему он не остался в повозке? Пробовал дойти до станции пешком? Как далеко от «Тупичка» его нашли?

- Немного.

- Ну, ладно, хорошо. – Фигаро поднял руку, – но причем тут я? Я, знаете ли, не занимаюсь сумасшедшими извозчиками.