- Дядя, вы тут с Яков Платоновичем никакое горе не заливали случайно?
- Что, Аннет, – рассеянно помахав племяннице, осведомился Миронов, – благоверный на бровях явился? Привыкай. Мы, мужчины, такие…
- Да ну тебя. И вовсе не на бровях. Так не с тобой?
- Не сегодня, – сказал Петр, и быстро прикрыл рот ладонью.
- То есть нет!
- Ах вот как, – улыбнулась Анна. – Ладно же вам таиться, не дети вроде. Но я к тебе с другой просьбой. Ты мог бы, пожалуйста, завтра навестить со мной кладбище?
Миронов вздрогнул.
- Это как у Максаковых, когда все в воздух взлетело? Откуда Штольману пришлось тебя на руках выносить? Нет. И не проси. Твой полицейский с меня голову снимет и на кол водрузит.
- Ну дядя!
Петр Иванович категорически помотал головой. Ссориться с мужем племянницы ему действительно не хотелось.
- Не снимет, – Анна присела возле дядюшки, поцеловала его в щеку.
- Яков Платонович признателен тебе за этот дом, ты же нам половину подарил. И вообще Яков отходчивый.
- У-гу. Отходит меня своей гирей, а я потом отойду. После.
Миронов открыл карту и потер ладони, радуясь красивому раскладу.
- Кстати, Аннет, твой Штольман подарок не принял и за полдома мне заплатил, так что ты его благодарность не переоценивай.
Удивившись, Анна вспомнила, что Яков что-то такое ей говорил, но ей в тот момент было плохо и она просто не взяла в голову. Девушка перевернула следующую карту. Ею оказался червовый король.
- Ну вот, Аннет, – расплылся в улыбке Петр Иванович. – С ним и иди.
…
Анна проснулась, ощущая в теле знакомую тяжесть. В обрывках сна Яков прижимал ее к себе и был в ней, но сейчас лишь одеяло сбилось меж бедрами. Все тело пылало, грудь тянуло. Повернувшись на бок, Анна поняла, что муж давно уже не спит и пристально на нее смотрит. Когда глаза привыкли к слабому свету занимающейся зари, Анна различила, с какой жаждой глядит на нее Яков. В животе что-то сладко сжалось. Анна протянула руку и провела ладонью по плечу мужа, дотронулась пальцем до груди, проверяя, не снится ли ей это.
- Прости, что разбудил, – хрипло сказал Яков.
Глубоко вздохнув, Анна придвинулась ближе и скользнула губами по его щеке. Ощутила, как напряжен муж, как тяжело он дышит, и пробормотала:
- Яша… Я не хрустальная ваза. Ты давно уже можешь… Пожалуйста.
Глаза его сверкнули. Анна хотела сказать что-то еще, но в то же мгновение он накрыл ее рот своим. Когда долгий поцелуй закончился, она поняла, что рубашка её задрана на талию, панталоны сдернуты, а Штольман смотрит так, будто опасается сделать ей больно. Анна потянулась к нему снова и тут же тихо вскрикнула – так медленно, так нежно и одновременно так неукротимо вошел в нее Яков. В первую минуту она еще видела и чувствовала, как муж удерживает себя от резких движений, как замирает, давая ей привыкнуть, как капли его пота смешиваются с его поцелуями. Затем она просто потерялась в его руках. В его силе. В том, чему и названия не могла подобрать.
А Штольман пытался справиться с собой. Не ударить чреслами так, чтобы взорваться в сладостном забытьи. Не думать о себе и мучительном своем обете, который только что подошел к концу. Не навредить самой желанной на свете женщине, раскинувшейся сейчас перед ним и его именем на устах легко рушащей все благие намерения. Из последних сил Яков дождался её ласковой пульсирующей волны и позволил себе закончить. Тут же перекатился на спину, подтянул жену на себя и сцеловал слезы ее наслаждения.
- Аня, – он надолго замолчал, задыхаясь уже не от желания, а от переполняющей сердце любви.
- Спасибо, что ты со мной.
…
- Яков Платонович…
Штольман поднял голову от бумаг. В дверях кабинета стояла Анна – его Анна, в легком платье, которое с утра он видел в спальне, в серой с лентами шляпке. Ладони девушки лежали на едва заметном животике, глаза были опущены.
Встав из-за стола, Яков подошел к дверям, взял жену за руку, взглянул в глаза. Он вдруг явственно вспомнил, что случилось между ними утром, и осознал, что вполне готов продолжать. Прямо здесь, в кабинете, выделенном ему в сыскном отделении. В разгар рабочего дня, с полицейскими за дверью и в окружении следственных дел.
Штольман мысленно чертыхнулся на свою горячность. Анна не знала, чего стоило ему сохранять спокойствие в те первые недели после возвращения в Затонск, когда туманил голову даже ее силуэт на улицах, не говоря уже о тонких пальцах в его ладони. Девчонка, которую он сделал своей той давней зимней ночью, за годы его отсутствия стала ослепительно красивой женщиной. А сегодня, похоже, и той, которая осознает свою силу.
В глазах Анны было знание – не напоказ, не торжествующее, но то глубинное знание о своей власти над Штольманом, которое сметало с пути все надуманные им преграды.