Любовь и ненависть в одном флаконе.
В общем, в тот вечер боевой клуб оказался закрыт — как оказалось, он частью принадлежал и Комису-старшему, долю которого Комис благополучно продал после смерти родителя, — вся прислуга была отпущена, и боевой круг оказался местом, где состоялись три довольно любопытных поединка.
Поединки шли не до смерти, поэтому руки-когти-ножи и отсутствовали, а до момента, когда соперник потеряет возможность сопротивляться, или пока Она или отец не признают поражение каждой из сторон. То есть Она была еще и судьей.
Первый бой оказался на удивление скоротечным. Комис-старший вырубил соперника на первой же минуте. Создалось впечатление, что тот просто поддался, чтобы расслабить отца?
Второй был муторным и долгим, минут десять без отдыха и раундов. И в какой-то момент показалось, что Комис-старший проигрывает, да и рука его левая, сломанная, как-то обвисла. Но это, видимо, только показалось, но сбило соперника с толку, и Комис-старший отправил его в нокаут, из которого тот уже не поднялся.
Но, несмотря на проигрыш, второй соперник сделал свое дело: он измотал Комиса-старшего, пусть и в состоянии асура, но и тафгуры уставали, особенно если бились равные соперники. А если считать, что отец бился против истинных тафгуров-хуфов, то вообще удивительно, что он бился на равных.
Поэтому третий бой, можно сказать, был чем-то вроде избиения младенца. При этом создавалось впечатление, что делалось это намеренно, чтобы довести Комиса-старшего до полного изнеможения, и уже потом утвердить победу.
Минуты две это продолжалось, а потом отец просто упал. Он мог встать, но это уже не решало исхода поединка — он, они проиграли. Но самое неприятное было чуть позже.
Соперник вырастил на правой руке не очень большие лезвия и голову так отца приподнял. Ну, убивать он его не собирался, но, видимо, решил отметить свою победу на лице проигравшего.
И тут у Комиса сорвало крышу. Он говорил, что входил в асур три раза. Но это неправда, был и четвертый раз, именно в этот вечер.
На Комиса ведь никто не смотрел, а он когда понял, что третий бой — это уже проигрыш и отец не выдержит поединка, он и выпил ансортию. И когда отец проиграл, Комис и решил действовать.
Он мало помнил, что было. Вроде бы он пробил клетку, влетел в круг и с каким-то жутким остервенением принялся дубасить третьего соперника отца.
В общем он его убил! Вонзил в грудь свои кинжалы-пальцы и пришел в себя только тогда, когда отец оттащил его от трупа.
Она не побоялась войти в круг, подошла к трупу, хмыкнула. Потом приблизилась к Комису-старшему и Комису, запустила свои руки в довольно длинные волосы Комиса, усмехнулась:
— Истинный реньюр!
— Что ты решила?
Небольшая пауза и резко:
— Я отпускаю вас! — очень громко провозгласила Она, — Моя клятва неизменна и неделима. Вы свободны от обязательств перед племенем, мы свободны перед вами. Ты получил, что хотел, я потеряла то, что надеялась приобрести, — вздохнула Она.
— Великая! — проговорил один из соперников. — Но он убил Орха!
— А ты даже не позаботился о своей спине! — очень резко и грозно проговорила Она. — Потому что он тоже тафгур, и он сын своего отца.
— Прости, Великая, мы забыли о нем.
Она снова повернулась к Комисам:
— Я даю, слово, Я клянусь, что никто и никогда больше не потревожит вас! Но и вы должны забыть о нас, и никому и никогда не говорить о нас. Этот мир еще не готов принять нас.
— Клянусь, наша тайна уйдет со мной в могилу, — ответил Комис-старший.
А Комис просто сказал:
— Клянусь.
Где-то что-то звякнуло. На что Она снова усмехнулась, благо без всякого скрытого коварства — ну, так Комис надеялся: