Уходя из палаты, гиена ударил зайца костылём, поплевался в него и сорвал плакат со стенки. Он не знал как ещё ему навредить. Заяц просто смотрел, почти не двигался и ни на что не реагировал. Это бесило гиену. Он - «герой революции» - пользовался своим новым положением и ругался со всеми как невменяемый. Особенно доставалось грачу — пернатому.
Для зайца прошла ещё одна вечность, для остальных прошёл день. Вечером заиграла громкая музыка где-то вдалеке.
«Какой-то… концерт?! Опять кричат? Опять гуделки эти? Революция, которая по счёту?! Что же там происходит?! Ась? ...»
???: Концерт, концерт! (ответил кто-то)
Заяц: Ты… грач?
Грач: Да, это я. Ты извини, что я тебе мешаю. Дым тебе... не вредит?
Заяц: Какой дым?
Грач: Не чувствуешь? Ну хорошо. Я тут… спрятался у тебя. Сижу, курю. Окошко открыл — вот ты и слышишь концерты их.
Заяц: Их? Празднуют что ли победу свою?
Грач: Э, нет. Это ноу-хау у них такое. Новое слово (не пойми в чём)! «Концертная демократия»!
Заяц: Это как?!
Грач: А вот так! Каждый день в 6 вечера на зелёной площади идут у нас концерты революционные. Первым актом песенки поют. Открывашки. Девочки, мальчики… главное, чтобы не пернатые. Потом выходит кто-то из министров с докладом. Рассказывает о великих своих преобразованиях (что он там за день понаделал), поднимает вопрос на голосование. Все орут. Решают, кто орал лучше. Потом планируют чего-нибудь и как-нибудь (я бы сказал мечтают). Потом по обыкновению запускается революционный их бредомёт с оргазмами небесной чистоты и раздиранием врагов — естественно, на клочья. Ну и… под конец опять песни.
Заяц: И долго оно будет?
Грач: От артистов зависит. Бывает, что за час справляются, а бывает и до утра.
Заяц: И это каждый день?
Грач: Каждый, каждый.
Заяц: Как же так жить?
Грач: А я не знаю как так жить! НЕ ЗНАЮ! Это вертеп! Это не страна! Я тут жить… да и… кто меня спрашивает-то? Мою судьбу решили за меня.
Заяц: Потому что ты пернатый?
Грач: Да. Есть такая особенность.
Заяц: А в чём ваша вина перед этой «новой властью»?
Грач: Ну как тебе сказать… вина наша символическая. И как я теперь понимаю, вина эта самая страшная. Неискупима она одна. Пернатые ведь издревле назывались глашатаями короны: мы несли слово царское народам лесным! «Вестники побед и трагедий». Такова была наша роль на протяжении многих и многих веков. Оно конечно всё изменилось. Я вот никаким глашатаем не был, но кому это интересно?!
Заяц: Ты… собираешься бежать?
Грач: Улетать. Улетать я собираюсь, да! А что мне делать? Вот прячусь тут в собственной больнице! Шагу боюсь ступить! И я-то ещё ладно! Невелика птица! Братка мой, у него поликлиника по зубам и клыкам здесь на углу. Был наверно и сам?
Заяц: Да, помню.
Грач: Вот и я её помню. Ничего не осталось. Ворвались, разнесли, братке клюв разодрали, дочь — племяшку мою — изнасиловали. Она теперь сидит у окна цельными днями, жить не хочет!
Заяц: Сволочи!
Грач: Сволочи, сволочи! Жене его повезло — не застали. Но ей-то легче что ли? ... Теперь улетают. Сегодня. Вот я тоже… у окошка смотрю, высматриваю. Может увижу, как улетать будут. Уже должны бы.
Заяц: А сам?
Грач: К утру. Осмотрю всех в последний раз, пропишу что надо. Исполню долг и... на крышу. Всё. Замучали. Больше не могу.
Заяц: А куда?